кое-какие фундаментальные тексты в русле платоновской логики, в частности 
«Грамматика» Присциана, «Риторика» Цицерона, равно как и разного рода 
компиляции, благодаря которым магистры схоластики имели под рукой античную 
мысль, сведенную к нескольким формулам; таков был «Поликратикус» Иоанна 
Солсберийского, краткое изложение политической экономии.
 Некоторые из античных авторов были представлены в оригинале. Клирики читали 
Сенеку, Цицерона и Ювенала. Читали они даже Лукреция, а еще больше — Овидия, 
чья «Наука любви» среди грамотеев пользовалась популярностью, чьи «Письма с 
Понта» читались от случая к случаю и чьи «Фасты» имелись в библиотеке Николя де 
Байе. Вергилий с его «Энеидой» присутствовал повсюду. Встречались также 
Теренций, «Сон Сципиона» Макробия, «Утешения философией» Боэция.
 Творчество Аристотеля было представлено достаточно широко, начиная с 
«Риторики» и кончая питавшими и обновлявшими средневековую мысль «Политикой» и 
«Никомаховой этикой», известными тогда в латинских переводах, а также во 
французских переводах епископа Николя Орема, одного из самых незаурядных 
советников Карла V. Николя де Байе, человек любознательный и имевший 
возможность покупать книги, был обладателем и такой книги, как «О правлении 
князей», сочиненной в свое время епископом Буржским Жилем Колонной, одним из 
наставников и советников Филиппа Красивого, сочиненной, дабы восславить 
политику разумной середины и правление мудрых людей. Располагал он также и 
«Письмами» Пьера де Виня, одного из политических советников императора Фридриха 
II.
 Если не считать Аристотеля, то греки в подобных библиотеках отсутствовали. 
Игнорировались полностью и Гомер, и Пиндар, и Эсхил, и Софокл. А если говорить 
о римлянах, то предпочтение отдавали относительно легкому латинскому языку 
Вергилия, а не гораздо более изысканному языку Горация. Причем, встречая те или 
иные реминисценции, мы вовсе не обязаны принимать их за цитаты. Стихи, 
перешедшие в поговорки, могли возникать и не из прочитанного.
 Чаще всего грамотеи извлекали античные примеры из многочисленных версий и 
переложений «Романа об Александре», «Романа о Фивах», «Энеаса» и «Романа о 
Трое», то есть из произведений, обязанных своим содержанием поздним латинским 
переводам и пересказам, в которых, как правило, терялось главное. Разве «Роман 
об Александре» не возник из «Эпитома», являвшегося сжатым школьным пересказом 
выполненного в III веке Юлием Валерием латинского перевода «Псевдо-Каллисфена», 
который сам возник как компиляция греческих историй и легенд? Так что читатель 
XV века находился на весьма приличном расстоянии от Геродота и Гомера.
 Перипетии такого рода искажали и смысл произведений, и форму. Вергилий 
оказался христианизированным. А изящный Овидий в десятках вариантов «Лекарства 
от любви», «Искусства любви» и иных «Наук любви», на которые наложили отпечаток 
и морализаторский, написанный в XII веке на латинском языке трактат «Об 
искусстве благопристойной любви» Андрея Капеллана, и его французский перевод, 
выполненный во времена Филиппа Красивого клириком Друаром ла Вашем, стал 
выглядеть просто жеманным.


УЧЕБНИКИ И ЭНЦИКЛОПЕДИИ

 Стало быть, классическая культура Вийона вполне стоила его начитанности в 
области теологии. То там, то тут в его стихах всплывают имена, обязанные своим 
появлением иногда услышанному анекдоту, а иногда необходимости подчеркнуть 
какую-нибудь черту характера. Ни одно из них не свидетельствует о более или 
менее серьезном знакомстве с философскими или другими произведениями. Древняя 
история и мифология, присутствующие в его творчестве, — это то, что он 
почерпнул, глядя на резные порталы и на витражи с изображенными на них сценами 
из истории.



   Орфей, печальный менестрель,
   Покорный глупому обету,
   Сошел, дудя в свою свирель,
   В Аид из-за любви к скелету;
   Нарцисс, — скажу вам по секрету:
   Красив он был, да не умен!
   Свалился в пруд и канул в Лету.
   Как счастлив тот, кто не влюблен!  [82]  



 А ведь поэт не читал «Георгики», где Вергилий рассказал о путешествии в ад 
влюбленного Орфея, неспособного внять наказу бога Плутона, вернувшего ему его 
Эвридику лишь при условии, что он не будет в пути оборачиваться. Очевидно, он 
читал лишь стихи франш-контийского доминиканца Рено де Луана, являвшегося также 
переводчиком классической литературы и комментировавшего ее с помощью поздних 
латинских авторов вроде Боэция.



   Орфей, изящный менестрель,
   Взглянул назад, издавши трель  [83]  .