1461 года, растерял все иллюзии, но возмужал от страданий. Он размышляет над 
своей судьбой. Этот возврат отражен уже в «Споре Сердца и Тела Вийона»; поэт 
беседует сам с собой, и тут к разочарованию примешиваются добрые решения, 
сформулированные в диалоге души и тела. Мы не можем с уверенностью сказать, 
имело ли это произведение такой конец, который убедил бы архиепископа 
Орлеанского, в чем действительно виновен заключенный в тюрьму бродяга, а в чем 
нет. Во всяком случае, личностный тон убеждает нас, что «Спор» не просто 
словесное упражнение в рамке диалога с самим собой, которым забавлялось более 
или менее удачно столько ритористов и до и после Вийона.
 Одна мысль превалирует в размышлении бедного малого, вырвавшегося из 
заточения: он чувствует, что дошел до конца пути. Он вернется к этому в 
«Большом завещании»: он выдохся. Так начинается «Спор» — с признания в своей 
немощи. Сухой и черный — так характеризовал он себя недавно. Теперь мужество 
его покидает. Он слишком хотел жить.



   — Кто там стучится? — Я. — Кто это «я»?
   — Я, Сердце скорбное Вийона-бедняка,
   Что еле жив без пищи, без питья,
   Как старый пес, скулит из уголка.
   Гляжу — такая горечь и тоска!…
   — Но отчего? — В страстях не знал предела!
   — А ты при чем? — Я о тебе скорбело
   Всю жизнь…



 Вийон мыслит трезво. Вся его жизнь осталась позади, он мог бы прожить другую. 
Жизнь прошла напрасно. Он «бедняк Вийон», он похож на «старого пса». И главное 
— «скулит из уголка». Он одинок.



   — Чего ты хочешь? — Сытого житья.
   — Тебе за тридцать! — Не старик пока…
   — И не дитя! Но до сих пор друзья
   Тебя влекут к соблазнам кабака.
   Что знаешь ты? — Что? Мух от молока
   Я отличаю: черное на белом…  [211]  



 Возраст не прибавляет мудрости. Все, чему научился поэт, — это признавать 
очевидное. Винить во всем надо лишь самого себя — уж лучше бы он был дураком.



   — Мне горько, а тебя болезнь твоя
   Измучила. Иного дурака
   Безмозглого еще простило б я,
   Но не пустая ж у тебя башка! [212]  



 Покорность, даже фатализм; душа Вийона корит Судьбу за обреченность на нищету. 
Больше, чем глубокой мудрости, дающей духу власть над миром, Вийон верит в 
неблагоприятное расположение светил, которое оставило на нем свою мету. Таким 
они его сделали, таким он и живет.



   — Мне больно… Эта боль — судьба моя:
   Гнетет Сатурна тяжкая рука
   Меня всю жизнь! — Сужденье дурачья!
   Всяк сам себе хозяин, жив пока,
   И… вспомни Соломона-старика:
   Он говорил, что мудрецу всецело
   Послушен рок и что не в звездах дело…
   — Вранье! Ведь не могу иным я стать,
   Как никогда не станет уголь мелом!
   — Тогда молчу. — А мне… мне наплевать.



 Мораль диспута в следующем: перестанем философствовать. Ну что ж, пусть так! 
Вийон заканчивает спор акростихом. К чему советы? Все слишком поздно.