Так дай же, дай ты ему, Боже,
   Что я прошу, et cetera  [197]  .



 Вийон использует здесь классические аббревиатуры нотариуса и секретаря суда, 
чтобы не растекаться мыслью по древу. Это не мешает ему быть правильно понятым. 
Слова «так дай же, дай ты ему» как бы усиливают угрозу.
 Впрочем, Вийон уже сказал, чего он желал для епископа — смерти. Довольно 
церемониться! Пусть смерть не медлит. Школяр дает себе волю и смеется над своим 
преследователем, играя словами цитаты, хорошо известной людям, для которых он 
пишет. Епископ просит, чтобы молились за него? Пожалуйста! Поэт декламирует 
псалом.



   Если он хочет узнать, что просят для него (в этой молитве),
   Ясно, что я всем этого не скажу,
   Поклявшись верой, которой я обязан моему крещенью.
   Он не будет разочарован.
   Епископ не обманется в своих надеждах.
   В моей Псалтири,
   Которая не переплетена ни в воловью кожу, ни в кордуан,
   Я выберу на свое усмотрение маленький стих,
   Отмеченный седьмым [Стих, в котором говорится: «Да будут дни его кратки, и 
достоинство его да возьмет другой» (Псалтирь, 108). Вероятно, в текстах того 
времени этот стих действительно был седьмым, а не восьмым. — Прим. перев.]
   Из псалма « Deus laudem»  [198]   .



 Нет такого писца, привыкшего к церковной службе и требнику, который бы не 
понял, о чем речь. Псалом «Deus laudem» поют в субботу вечером — а «малый 
часослов» предназначен специально для клириков, у которых есть дела поважнее, 
чем распевать псалмы целый день, как монахи, — это псалом гнева Господня.
 И когда в тексте царя Давида говорится об «общественной повинности», латынь 
Вулгаты, на которой написан и требник, переводит его не более не менее как 
«episcopatum» [ Епископство (лат.). ].
 «Пусть он уйдет осужденным, если его судили, и пусть его молитва будет ему 
грехом.
 Пусть дни его будут сочтены, и пусть другой возьмет на себя его ношу».
 Не осмеливаясь, однако, ясно написать о том, что он желает смерти епископу, 
Вийон расчленяет тему разговора. С одной стороны, он произносит псалом для 
прелата, и это было бы набожное произведение, если бы этот псалом не был песней,
 которую со смехом распевают потихоньку все дети хора: «Episcopatum accipiat 
alter…» Всем понятно: «Пусть другой получит епископство». С другой стороны, он 
иронизирует, обращаясь к классическому пожеланию: «Пусть Бог дарует ему долгую 
жизнь!» Что касается скрытых его мыслей, то тут на помощь приходят судейские 
словечки. «Не доверяй этому  и так далее  нотариуса», — гласит пословица.  И 
так далее  Вийона проходит через весь псалом: «Пусть он сдохнет и пусть 
назначат другого епископа!»
 Лишний раз убеждаешься, что надо внимательно вглядеться, прежде чем толковать 
буквально тему, разбираемую школяром, приученным к изыскам риторики и 
библейской символики. Вот таким образом, в шутливых выражениях, кои можно было 
бы принять за безобидные, не знай мы всего «Завещания», Вийон продолжает 
сводить счеты с правосудием епископа Тибо д'Оссиньи.



   И все же зла желать не след
   Его дружкам-официалам.
   Один из них на целый свет
   Не зря слывет добрейшим малым.
   Да и других вокруг навалом,
   Но всех милей — малыш Робер.
   Я их люблю с таким запалом.
   Как любит Бога маловер.  [199]  



 Он ни на кого не сердится. Он ни о ком не думает плохо. Но все знают, что 
епископский судья Орлеана, «официал», зовется Этьеном Плезаном [ Plaisant 
(франц.) — «любезный». ] ,  а «малыш» Робер — по всей видимости, сын и помощник 
орлеанского палача мэтра Робера. Палач занимается исполнением приговора, его 
сын — пытками. С остальными Вийону не хочется возиться. Для того, кто избежал 
ненависти, остается презрение.
 Пародия на юриспруденцию ощущается повсюду в «Большом завещании». Как человек, 
которому осталось жить недолго, Вийон протестует против того, чтобы ему 
навязывали любовь к людям, причинявшим ему зло. Он их любит так же, как 
ломбардец любит Бога. А всем известно, что любит ломбардец, — ведь он чаще