необузданной силы. Враг подступил так близко, что их луки оказались бесполезны, 
и они бились на мечах, орудовали дубинками, кололи копьями, и удары турок 
отзывались эхом от их доспехов, словно удары молота о наковальню. Они мучились 
от жары и не могли себе позволить ни минуты отдыха. Госпитальеры приняли на 
себя основной удар и больше уже не могли оказывать сопротивление, но упорно 
двигались вперед, израненные, под градом ударов.
Так ли уж удивительно, что никто не мог противостоять непрерывным атакам, не 
имея возможности отвечать ударом на удар? Сюда стянулись все силы неверных из 
Дамаска и Персии, от Средиземноморья до Востока, и не осталось на земле ни 
одного человека, наделенного силой, ни одного храброго воина, ни одного, 
прославившего себя подвигами, которого бы султан не призвал к себе с помощью 
просьб, денег или силой своей власти, чтобы сокрушить христианскую армию. Он 
надеялся, что сможет размазать их по поверхности земли, но его надежды были 
тщетны, поскольку, с Божьей помощью, христиане, как оказалось, были в состоянии 
добиться своей цели. Цвет избранной молодежи и солдат христианского мира 
объединился в одно целое, как зерна в колосе на одном стебле, и, хотя они 
понесли немыслимые потери, немногие оставшиеся, вне всякого сомнения, оказали 
сопротивление.
Воздух, казалось, пропитался пылью, вздымаемой сотнями ног и копыт. Ужасающая 
жара и непрерывные атаки дерзкого врага, теснившего с тыла, с невероятным 
упорством, – все это отдавало дьявольским наваждением. Тем не менее христиане, 
упорно продвигаясь вперед, несмотря на непрекращающиеся атаки турок с тыла, 
доказали, что они хорошие воины, обладающие несгибаемой волей. Удары турок 
отскакивали от доспехов, не нанося ощутимого вреда. Это несколько поубавило 
вражеский пыл, и в гневе они закричали, что „их воины сделаны из железа и не 
падают под ударами“. Но затем двадцатитысячная турецкая армия перешла в 
беспорядочное наступление и, словно заразившись их дикой яростью, брат Гарнье 
де Нап, один из госпитальеров, громко крикнул:
– О святой Георгий! Ты оставил нас в этой неразберихе, позволил прийти в 
смятение? В этот момент погибает весь христианский мир, потому что боится 
нанести ответный удар этой нечестивой расе.
Выкрикнув эти слова, магистр госпитальеров галопом поскакал к королю и сказал:
– Государь! Враг яростно атакует нас, и мы рискуем покрыть себя вечным позором, 
если не ответим на его удары. Мы теряем одного за другим наших коней! Так 
дальше не может продолжаться!
– Терпение, магистр! – ответил король. – Нельзя быть разом всюду.
Магистр вернулся к госпитальерам, а турки опять предприняли яростную атаку с 
тыла. Краснея от стыда, госпитальеры говорили друг другу:
– Почему мы не атакуем их на полном скаку? Увы, теперь нас по праву могут 
назвать трусами. Такого с нами еще никогда не случалось. Никогда еще мы не 
испытывали такого позора, как сейчас, отступая перед армией неверных. Если мы 
немедленно не атакуем врага, мы на веки вечные покроем себя позором, мы уже и 
так слишком долго уклонялись от боя.
О, как изменчива судьба! Как одна ошибка может изменить весь ход событий! 
Сколько турок могло бы погибнуть, если была бы предпринята соответствующая 
попытка. Может, Он задумал так наказать нас за наши грехи? И тут они 
единогласно приняли решение, что сигналом к атаке послужат звуки шести труб, 
одновременно прозвучавшие в трех частях армии, по две в авангарде, в центре и в 
тылу; эти звуки отличались от звуков, издаваемых трубами сарацин. Это должно 
было привести турок в замешательство. План был всем хорош, но из-за излишней 
поспешности двух рыцарей его не удалось претворить в жизнь.
Одним из этих рыцарей был командующий госпитальерами, а вторым Балдуин де 
Каррео, искусный и храбрый воин из свиты короля Ричарда. На полном скаку они 
атаковали турок и, одновременно вонзив копья, убили двух неверных. Когда 
госпитальеры увидели этих двоих воинов, мчавшихся на врага, и услышали, как они 
громко взывают к святому Георгию, прося о помощи, то во весь опор бросились на 
врага. Госпитальеры, измученные за день пылью, жарой, бесконечными атаками 
близко подошедшего врага, с бешеной яростью атаковали турок.

Граф де Шампань тоже бросился вперед со своим отрядом, и Жак д’Авен с 
представителями линьяжа,
[95]
и остальные.

Итак, все те, кто были на первой линии с тыла, яростно устремились в атаку. За 
ними стремительно бросились пикты, бретонцы и анжуйцы, а затем и остальная 
армия. Все демонстрировали удивительную отвагу. Смело бросались на турок и, 
пронзая их копьями, сбрасывали на землю. Небо почернело от пыли, поднятой 
царившей на земле неразберихой. Турки, решившие спешиться, чтобы было удобнее 
целиться из луков и арбалетов, замертво падали под ударами наших пехотинцев. И 
когда увидел это король, не дожидаясь больше, он дал шпоры коню и кинулся с 
какой мог быстротой поддержать первые ряды. Летя быстрее стрелы, он напал на 
массу врагов с такой силой, что они были совершенно сбиты, и наши всадники 
выбросили их из седла. Вы увидели бы их притиснутыми к земле, точно сжатые 
колосья. Храбрый король преследовал их, и вокруг него, спереди и сзади, 
открывался широкий путь, устланный мертвыми сарацинами.
Земля была устлана мертвыми телами, многие были обезглавлены. Кружили лошади, 
оставшиеся без всадников. Со всех сторон неслись стоны, плач и проклятия. Воины 
в прямом смысле слова шагали по трупам друзей и врагов. О, как отличаются 
размышления о войне в тиши монастыря от реалий войны! Как отличались те,