конца не застелили, а [она], не снеся нужды своего чрева, вошла в дом для родов.


И вот, когда собралась родить, [она] своему супругу сказала: “Повсюду в чужих 
странах люди, когда приходит время родить, приняв облик своей [родной] страны, 
рожают. Потому я сейчас в прежнем [своем] облике собираюсь родить. Просьба моя: 
не изволь смотреть на меня”, — так сказала.

Тут, слова ее странными сочтя, [он] тайно подсмотрел, как она родить собиралась,
 а [она], обернувшись огромным крокодилом, ползала-извивалась.

Тут же [бог Хоори-но микото], устрашившись [этого] зрелища, убежал прочь. А 
богиня Тоётама-бимэ-но микото, узнав, что [он] тайно подсмотрел, за стыд это 
сочла и тут же свое дитя, только что рожденное, оставила и сказала: “Я 
собиралась всегда по морским путям приходить и обратно возвращаться. Однако 
облик мой тайно подсмотреть изволил, этого [я] очень стыжусь”, — и тут же 
морской проход загородив, [в море] вернулась-вошла.

Из-за этого священное дитя, ею рожденное, нарекли 
Амацухико-хиконагисатакэ-угаяфукиаэдзу-но микото — Небесный Юноша-Доблестный 
Бог Баклановой Крыши Ненастеленной на Морском Берегу — так назвали.

И все-таки потом, хоть и досадовала [Тоётама-бимэ] на то, что он подсмотрел, 
любовного томления не снеся, воспользовалась тем, что то священное дитя [нужно 
было] вырастить, и своей младшей сестре, Тамаёри-бимэ — Деве Нанизывания 
Жемчужин, поручив, поднесла [богу Хоори-но микото] песню. В той песне [она] 
сказала:



У жемчужин, что красного цвета,
Даже нить сверкает, однако
Жемчужинам белым подобный,
Облик твой благородней гораздо.



Так сказала.

Тогда ее супруг сложил в ответ:



Пока моя жизнь длится,
Не забыть мне моей любимой,
С которой мы спали вместе
На острове, где ночуют
Птицы моря — дикие утки. —



Так сложил.

И вот, бог Хикохоходэми-но микото пребывал во дворце Такатихо пятьсот 
восемьдесят лет. Его священное погребение как раз к западу от горы Такатихо 
находится.