Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она 
ест, а Василиса стоит молча.
– Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала баба-яга. – Стоишь как немая!
– Не смела, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы 
спросить тебя кой о чем.
– Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро 
состареешься!
– Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, 
меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?
– Это день мой ясный, – отвечала баба-яга.
– Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в 
красном одет; это кто такой?
– Это мое солнышко красное! – отвечала баба-яга.
– А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, 
бабушка?
– Это ночь моя темная – всё мои слуги верные!
Василиса вспомнила о трех парах рук и молчала.
– Что ж ты еще не спрашиваешь? – молвила баба-яга.
– Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – 
состареешься.
– Хорошо, – сказала баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видала за 
двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком 
любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую 
я задаю тебе?
– Мне помогает благословение моей матери, – отвечала Василиса.
– Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне 
благословенных.
Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один 
череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:
– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и 
прислали.
Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с 
наступлением утра, и наконец к вечеру другого дня добралась до своего дома. 
Подходя к воротам, она хотела было бросить череп: «Верно, дома, – думает себе,
 – уж больше в огне не нуждаются». Но вдруг послышался глухой голос из черепа:
– Не бросай меня, неси к мачехе!
Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти 
туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как 
она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который 
огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.
– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха.
Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, 
так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и 
следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и 
попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца. 
Вот как-то говорит она старушке:
– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я 
хоть прясть буду.
Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у нее, 
и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и 
за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину 
пряжу; никто не берется и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и 
говорит:
– Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной 
гривы; я все тебе смастерю.
Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила 
славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу 
вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит 
старухе:
– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.
Старуха взглянула на товар и ахнула:
– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.
Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и 
спросил:
– Что тебе, старушка, надобно?
– Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; 
никому, окроме тебя, показать не хочу.
Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивовался.
– Что хочешь за него? – спросил царь.
– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.
Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.
Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи,
 которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и 
сказал:
– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.
– Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа 
приемыша моего – девушки.
– Ну так пусть и сошьет она!
Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе.