за сметаной. «Зачем ты, старушка, понапрасну топчешь лапти?» — сказал Лутоня. 
«Как зачем, — возразила старуха охриплым голосом, — ты видишь, батюшка, 
саламата-то на столе, а сметана-то в погребе». — «Да ты бы, старушка, взяла и 
принесла сюда сметану-то; у тебя дело пошло бы по масличку!» — «И то, родимый!» 
Принесла в избу сметану, посадила с собою Лутоню. Лутоня наелся донельзя, залез 
на полатки
[228]
и уснул. Когда он проснется, тогда и сказка моя дале начнется, а теперь пока 
вся.





№406
[229]


Жила-была старуха, у нее был сын Лутонюшка. Вот раз — дело было осенью — стал 
он скотинку бить, на зиму в запас солить; а мать смотрит да ругается: «Ишь, 
сколько голов загубил; куда девать-то будешь?» — «И, матушка, весна придет, все 
подберет!» — отвечал Лутоня, да вслед за тем сел в телегу и поехал в лес за 
дровами. На ту пору шел мимо прохожий — такой продувной! — услыхал эти речи, 
смекнул, что баба не то проста, не то глупа, и прямо к ней на двор: «Здравствуй,
 старушка!» — «Здравствуй, батюшка!» — «Я — Весна красна, за говядиной к тебе 
пришла». Старуха обрадовалась, привела его к чану и наклала ему целый мешок 
мяса — пудов с восемь будет. Немного погодя приезжает из лесу сын. «Знаешь ли, 
сынок, — рассказывает ему старуха, — ведь у меня Весна была». Лутоня глядит ей 
в глаза: «Какая Весна?» — «Какая! Сам же давеча сказал, что за мясом придет; я 
ей полон мешок наклала». — «Ну, матушка, — говорит Лутоня, — прощай; пойду по 
белу свету шататься: коли найду кого глупее тебя — ворочусь домой, а то и не 
жди назад!»

Пошел он по белу свету шататься; в одну деревню зашел — там плотники избу 
строят; окоротили одно бревно, привязали к обоим концам по веревке, схватились 
и давай тянуть в разные стороны. «Что вы делаете?» — «Да вот бревно окоротили, 
так растянуть хотим». Рассмеялся Лутоня, показал им, как наставку приделать, и 
пошел дальше. Смотрит: на? поле люди хлеб убирают; только не серпами жнут, а 
всякий колос зубами отгрызают. Подивился он этому чуду, и жаль стало ему, что 
народ терпит такую му?ку. Сходил в кузницу, сковал себе серп и воротился назад; 
тем временем народ обедать ушел. «Пусть же знают, как хлеб убирать!» — подумал 
Лутоня, нажал сноп, связал и воткнул в него серп; а сам стоит, дожидается: что 
будет? Вот люди пообедали, пришли на? поле, увидали серп в снопу и закричали в 
один голос: «Ох, батюшки! Какой червяк проявился, что хлеба-то попортил!» Не 
знают, что и делать, как к тому червяку приступить; принесли ужище
[230]
, накинули на серп мертвую петлю и потащили к реке. «Как же нам его в воду 
спихнуть?» Недолго думали, сейчас догадались: привязали мужика к бревну, дали 
ему ужище и спустили на? воду. «Переезжай, — говорят, — на ту сторону и потопи 
червяка». На беду бревно с мужиком перевернулось: очутился он головою вниз, 
ногами вверх. «Эх, брат, — кричат ему с берега, — что ж ты онучи бережешь? Коли 
и намочишь — дома на печке высушишь». А мужик совсем потонул. «Ну, этих дураков 
не выучишь», — сказал Лутоня и пошел своей дорогой. Пришел в другую деревню. 
Глядь — старуха сечет курицу, сечет да приговаривает: «А, курва! Цыплят целый 
содом вывела, а титек не вырастила — кормить нечем». — «Эта, кажись, глупей 
моей матушки! Надо домой ворочаться». Пошел назад и набрел на дороге на артель 
работников; сидят вместе да обедают. «Хлеб да соль!» — «Садись с нами». После 
обеда стали они считать, все ли налицо? Но сколько ни считали, всё одного не 
досчитываются. «Пожалуйста, добрый молодец, пересчитай нас; отпустил нас хозяин 
всего-навсего десять человек, а теперь сколько ни считаем — все одного не 
хватает». — «Да вы этак никогда не досчитаетесь! Каждый из вас, как станет 
считать, себя-то в счет и не кладет: полно хлопотать попусту, вы все налицо!» — 
«Спасибо, добрый человек!» Простился с ними Лутонюшка и опять в дорогу; пришел 
домой и говорит: «Здорово, матушка! Воротился с тобой жить; сколько ни ходил по 
белу свету, а умнее тебя не нашел!»





Мена




№407
[231]


Чистил мужик навоз и нашел овсяное зерно; приходит к жене, у жены изба топится.