скамье седая старуха: «Фу-фу! Доселева русского духу слыхом не слыхано, видом 
не видано, а нынче русский дух сам пришел. Ну, добрый мо?лодец, вовремя явился; 
я ведь голодна, есть хочу; убью тебя да скушаю, а живого не спущу». — «Что ты, 
старая чертовка! Как станешь есть дорожного человека? Дорожный человек и 
костоват и черен; ты наперед баньку истопи, меня вымой-выпари, да тогда и ешь 
на здоровье».
Старуха истопила баню; Бездольный вымылся, выпарился, достал женину ширинку и 
стал лицо утирать. «Откуда у тебя эта ширинка? Ведь это моя племянница 
вышивала!» — «Я твою племянницу замуж взял». — «Ах, зять возлюбленный! Чем же 
тебя потчевать?» Наставила старуха всяких кушаньев, всяких вин и медов; зять не 
чванится, не ломается, сел за стол и давай уплетать. Вот старуха накормила его, 
напоила, спать повалила; сама возле села и стала выспрашивать: «Куда идешь, 
добрый мо?лодец — по охоте аль по неволе?» — «Уж что за охота! Царь велел 
сходить в город Ничто, принести неведомо что». Поутру рано разбудила его 
старуха, кликнула собачку. «Вот, — говорит, — тебе собачка; она доведет тебя в 
тот город».
Целый год странствовал Бездольный, пришел в город Ничто — нет ни души живой, 
всюду пусто! Забрался он во дворец и спрятался за печку. Вечером приходит туда 
старик сам с ноготок, борода с локоток: «Эй, Никто! Накорми меня». Вмиг все 
готово; старик наелся-напился и ушел. Бездольный тотчас вылез из-за печки и 
крикнул: «Эх, Никто! Накорми меня». Никто накормил его. «Эй, Никто! Напой меня».
 Никто напоил его. «Эй, Никто! Пойдем со мной». Никто не отказывается.
Повернул Бездольный в обратный путь; шел-шел, вдруг навстречу ему человек идет, 
дубинкою подпирается. «Стой! — закричал он купеческому сыну. — Напой-накорми 
дорожного человека». Бездольный отдал приказ: «Эй, Никто! Подавай обед». В ту ж 
минуту в чистом поле стол явился, на столе всяких кушаньев, вин и медов — 
сколько душе угодно. Встречный наелся-напился и говорит: «Променяй своего Никто 
на мою дубинку». — «А на что твоя дубинка пригожается?» — «Только скажи: эй, 
дубинка, догони того-то и убей до смерти! — она тотчас настигнет и убьет хошь 
какого силача». Бездольный поменялся, взял дубинку, отошел шагов с пятьдесят и 
вымолвил: «Эй, дубинка, нагони этого мужика, убей его до смерти и отыми моего 
Никто». Дубинка пошла колесом — с конца на конец повертывается, с конца на 
конец перекидывается; нагнала мужика, ударила его по лбу, убила и назад 
вернулась.
Бездольный взял ее и отправился дальше; шел-шел, попадается ему навстречу 
другой мужик: в руках гусли несет. «Стой! — закричал встречный купеческому сыну.
 — Напой-накорми дорожного человека». Тот накормил его, напоил досыта. «Спасибо,
 добрый мо?лодец! Променяй своего
Никто на мои гусли». — «А на что твои гусли пригожаются?» — «Мои гусли не 
простые: за одну струну дернешь — сине море станет, за другую дернешь — корабли 
поплывут, а за третью дернешь — будут корабли из пушек палить». Бездольный 
крепко на свою дубинку надеется. «Пожалуй, — говорит, — поменяемся!» Поменялся 
и пошел своей дорогою; отошел шагов с пятьдесят и скомандовал своей дубинке; 
дубинка завертелась колесом, догнала того мужика и убила до смерти.
Стал Бездольный подходить к своему государству и вздумал сыграть шутку: открыл 
гусли, дернул за одну струну — сине море стало, дернул за другую — корабли под 
стольный город подступили, дернул за третью — со всех кораблей из пушек пальба 
началась. Царь испугался, велел собирать рать-силу великую, отбивать от города 
неприятеля. А тут и Бездольный явился: «Ваше царское величество! Я знаю, чем от 
беды избавиться; прикажите у своего ближнего воеводы отрубить правую ногу да 
левую руку — сейчас корабли пропадут». По царскому слову отрубили у воеводы и 
руку и ногу; а тем временем Бездольный закрыл свои гусли — и в ту ж минуту куда 
что девалося; нет ни моря, ни кораблей! Царь на радостях задал большой пир; 
только и слышно: «Эй, Никто! Подай то, принеси другое!»
С той поры воевода пуще прежнего невзлюбил купеческого сына и всячески стал под 
него подыскиваться; посоветовался с старой колдуньею, пришел на костыле во 
дворец и сказывает: «Ваше величество! Бездольный опять похваляется, будто может 
он сходить за тридевять земель, в тридесятое царство, и добыть оттуда 
кота-баюна, что сидит на высоком столбе в двенадцать сажо?н и многое множество 
всякого люду насмерть побивает». Царь позвал к себе Бездольного, поднес ему 
чару зелена вина. «Ступай, — говорит, — за тридевять земель, в тридесятое 
царство, и достань мне кота-баюна. Если не сослужишь этой службы, то жены 
лишен!»

Купеческий сын горько-горько заплакал и пошел домой; увидала его жена и 
спрашивает: «О чем плачешь? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой 
обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?» — «Да, задал такую 
службу, что трудно и выдумать, не то что выполнить; приказал добыть ему 
кота-баюна». — «Добро! Молись спасу да ложись спать; утро вечера мудренее 
живет». Бездольный лег спать, а жена его сошла в кузницу, сковала ему на голову 
три колпака железные, приготовила три просвиры железные, клещи чугунные да три 
прута: один железный, другой медный, третий оловянный. Поутру разбудила мужа: 
«Вот тебе три колпака, три просвиры и три прута; ступай за тридевять земель, в 
тридесятое царство, за котом-баюном. Трех верст не дойдешь, как станет тебя 
сильный сон одолевать — кот-баюн напустит. Ты смотри — не спи, руку за руку 
закидывай, ногу за ногой волочи, а инде
[167]
и катком катись; а если уснешь, кот-баюн убьет тебя!» Научила его, как и что 
делать, и отпустила в дорогу.