Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки 
да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из 
погреба принесла она квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха; 
Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. 
Стала яга-баба спать ложиться и говорит: «Когда завтра я уеду, ты смотри — двор 
вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь, да пойди в закром, 
возьми четверть пшеницы и очисть ее от чернушки
[404]
. Да чтоб все было сделано, а не то — съем тебя!» После такого наказу баба-яга 
захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась 
слезами и говорила: «На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала 
мне яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!» 
Кукла ответила: «Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать 
ложися; утро мудреней вечера!»

Ранешенько проснулась Василиса, а баба-яга уже встала, выглянула в окно: у 
черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник — и совсем рассвело. 
Баба-яга вышла на двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. 
Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со 
двора, пестом погоняет, помелом след заметает. Осталась Василиса одна, 
осмотрела дом бабы-яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: 
за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; 
куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки. «Ах, ты, избавительница 
моя! — сказала Василиса куколке. — Ты от беды меня спасла». — «Тебе осталось 
только обед состряпать, — отвечала куколка, влезая в карман Василисы. — 
Состряпай с богом, да и отдыхай на здоровье!»
К вечеру Василиса собрала на стол и ждет бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул 
за воротами черный всадник — и совсем стемнело; только светились глаза у 
черепов. Затрещали деревья, захрустели листья — едет баба-яга. Василиса 
встретила ее. «Все ли сделано?» — спрашивает яга. «Изволь посмотреть сама, 
бабушка!» — молвила Василиса. Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не за 
что рассердиться, и сказала: «Ну, хорошо!» Потом крикнула: «Верные мои слуги, 
сердечные други, смелите мою пшеницу!» Явились три пары рук, схватили пшеницу и 
унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ 
Василисе: «Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома 
мак да очисти его от земли по зернышку, вишь, кто-то по злобе земли в него 
намешал!» Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса 
принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему: 
«Молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее, все будет сделано, 
Василисушка!»
Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу 
тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула: «Верные мои 
слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!» Явились три пары рук, схватили 
мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча. 
«Что ж ты ничего не говоришь со мною? — сказала баба-яга. — Стоишь как немая!» 
— «Не смела, — отвечала Василиса, — а если позволишь, то мне хотелось бы 
спросить тебя кой о чем». — «Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: 
много будешь знать, скоро состареешься!» — «Я хочу спросить тебя, бабушка, 
только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом 
коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?» — «Это день мой ясный», — 
отвечала баба-яга. «Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам 
красный и весь в красном одет; это кто такой?» — «Это мое солнышко красное!» — 
отвечала баба-яга. «А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых 
твоих ворот, бабушка?» — «Это ночь моя темная — всё мои слуги верные!»
Василиса вспомнила о трех парах рук и молчала. «Что ж ты еще не спрашиваешь?» — 
молвила баба-яга. «Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много 
узнаешь — состареешься». — «Хорошо, — сказала баба-яга, — что ты спрашиваешь 
только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор 
из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь 
ты исполнять работу, которую я задаю тебе?» — «Мне помогает благословение моей 
матери», — отвечала Василиса. «Так вот что! Убирайся же ты от меня, 
благословенная дочка! Не нужно мне благословенных». Вытащила она Василису из 
горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, 
наткнув на палку, отдала ей и сказала: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек, 
возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали».
Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с 
наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. 
Подходя к воротам, она хотела было бросить череп. «Верно, дома, — думает себе, 
— уж больше в огне не нуждаются». Но вдруг послышался глухой голос из черепа: 
«Не бросай меня, неси к мачехе!»
Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти 
туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как 
она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который 
огонь приносили от соседей — тот погасал, как только входили с ним в горницу. 
«Авось твой огонь будет держаться!» — сказала мачеха. Внесли череп в горницу; а 
глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было 
прятаться, но куда ни бросятся — глаза всюду за ними так и следят; к утру 
совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и 
попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца.