[92]


Жил старик и старуха. Старик катал, катал одну горошину. Она и упала наземь; 
искали, искали, не могли найти с неделю. Минула неделя, и увидели старик да 
старуха, что горошина дала росток; стали ее поливать, горошина взяла расти выше 
избы.
Горох поспел, и полез старик по горох, нащипал большой узел и стал слезать по 
ки?тине1. У старика узел упал и старуху убил; тем и кончилось.




Старик на нёбе




№20
[93]


Жил дед да баба, и была у них хата. Посадил дед бобинку, а баба горошинку под 
стол. Горошинку поклевала курица, а бобинка выросла под самый стол; приняли 
стол, она еще выше выросла, сняли накат, крышу — все растет, и выросла под 
самое небо. Дед полез на небо; лез, лез — стоит хатка, стены из блинов, лавки 
из калачей, печка из творогу, вымазана маслом. Он принялся есть, наелся и лег 
на печку отдыхать.
Приходят двенадцать сестер-коз; у одной один глаз, у другой два, у третьей три, 
и так дальше; у последней двенадцать. Увидали, что кто-то попробовал их хатку, 
выправили ее и, уходя, оставили стеречь одноглазую. На другой день дед опять 
полез туда же, увидел одноглазую и стал приговаривать: «Спи, очко, спи!» Коза 
заснула, он наелся и ушел. На следующий день сторожила двуглазая, потом 
трехглазая, и так дальше. Дед приговаривал: «Спи, очко, спи, другое, спи, 
третье! и проч.» Но на двенадцатой козе сбился, заговорил только одиннадцать 
глаз; коза увидала его двенадцатым и поймала.




Лиса-плачея




№21
[94]


Жил-был старик со старухою, была у них дочка. Раз ела она бобы и уронила один 
наземь. Боб рос, рос и вырос до неба. Старик полез на небо; взлез туда, 
ходил-ходил, любовался-любовался и говорит себе: «Дай принесу сюда старуху; 
то-то она обрадуется!» Слез наземь — посадил старуху в мешок, взял мешок в зубы 
и полез опять наверх; лез, лез, устал, да и выронил мешок. Спустился поскорее, 
открыл мешок, смотрит — лежит старуха, зубы ощерила, глаза вытаращила. Он и 
говорит: «Что ты, старуха, смеешься? Что зубы-то оскалила?» — да как увидел, 
что она мертвая, так и залился слезами.
Жили они одни-одинехоньки, среди пустыря; некому и поплакать-то по старухе. Вот 
старик взял мешок с тремя парами беленьких курочек и пошел искать плачеи. Видит 
— идет медведь, он и говорит: «Поплачь-ка, медведь, по моей старухе! Я дам тебе 
две беленьких курочки». Медведь заревел: «Ах ты, моя родимая бабушка! Как тебя 
жалко». — «Нет, — говорит старик, — ты не умеешь плакать». И пошел дальше. 
Шел-шел и повстречал волка; заставил его причитать, — и волк не умеет.
Пошел еще и повстречал лису, заставил ее причитать за пару беленьких курочек. 
Она и запела: «Туру-туру, бабушка! Убил тебя дедушка». Мужику понравилась песня,
 он заставил лису петь в другой, третий и четвертый раз; хвать, а четвертой 
пары курочек и недостает. Старик говорит: «Лиса, лиса! Я четвертую пару дома 
забыл; пойдем ко мне». Лиса пошла за ним следом. Вот пришли домой; старик взял 
мешок, положил туда пару собак, а сверху заложил лисонькиными шестью курочками 
и отдал ей. Лиса взяла и побежала; немного погодя остановилась около пня и 
говорит: «Сяду на пенек, съем белую курочку». Съела и побежала вперед; потом 
еще на пенек села и другую курочку съела, затем третью, четвертую, пятую и 
шестую. А в седьмой раз открыла мешок, собаки на нее и выскочили.
Лиса ну бежать, бежала-бежала и спряталась под колоду, спряталась и начала 
спрашивать: «Ушки, ушки! Что вы делали?» — «Мы слушали да слушали, чтобы собаки 
лисоньку не скушали». — «Глазки, глазки! Что вы делали?» — «Мы смотрели да 
смотрели, чтоб собаки лисоньку не съели». — «Ножки, ножки! Что вы делали?» — 
«Мы бежали да бежали, чтоб собаки лисоньку не поймали». — «А ты, хвостище, что 
делал?» — «Я по пням, по кустам, по колодам зацеплял, чтоб собаки лисоньку 
поймали да разорвали». — «А, ты какой! Так вот же, нате, собаки, ешьте, мой