этих произведениях искусства нашли свое отражение также и космогонические 
представления древних охотников о мирозданческой миссии сказочного ворона, 
касатки и других животных («Танец ворона», «Танец касатки», «Танец чайки»). В 
танцах, изображающих производственно-охотничьи процессы, отражалось глубокое 
практическое знание звериных повадок и анатомического строения животных.

В наскальных изображениях (петроглифах) Чукотки, открытых впервые в этих 
северных широтах советскими геологами и археологами в 1965–1967 гг., рукой 
древнего художника исполнены впечатляющие картины охоты на дикого оленя и 
морского зверя
52
. Высеченные на скалистых отрогах Пегтымельской скалы рисунки оленей, волка, 
собаки, охотника на каяке, вонзающего в плывущего оленя копье, сценки морской 
охоты на кита являются свидетельством высоко развитого древнего 
изобразительного искусства, отразившего реальную жизнь древних охотников этого 
края. Вместе с тем рядом с правдивым изображением окружающего мира древний 
художник запечатлел на каменных плитах также и мифические картины, являющиеся 
несомненным отражением художественно-фантастических представлений 
палеолитического охотника.

К таким рисункам относится изображение танцующих женщин с огромными шляпками 
грибов-мухоморов на голове. Это наскальное изображение веселых женщин-мухоморов 
находит прямую параллель с содержанием ительменской сказки «Челкутх и 
девушки-мухоморы», № 189 (из цикла сказок о вороньем герое Кутхе), в которой 
веселые лесные девушки-мухоморы увлекают героя сказки и уводят с собой. В их 
мире он забывает о жене и детях. Наступает зима, а с ней и голодное время. 
Челкутх уходит на леса к жене и детям, а увлекшие его мухоморы засыхают в лесу.
Мухоморы, употреблявшиеся коряками и чукчами в качестве одурманивающего 
средства, одухотворялись ими и, как свидетельствует В. Г. Богораз, являлись 
пьяным людям в странной человекоподобной форме. Персонификация палеоазиатами 
явлений и предметов окружающего мира равным образом распространялось и на 
мухоморы, употребление которых приводило человека, в ненормальное психическое 
состояние. Изображение в наскальных рисунках и устном искусстве палеоазиатов 
Чукотки и Камчатки веселящихся женщин с шапкой-грибом на голове, как и другие 
параллели в сюжетах устного и изобразительного искусства, является убедительным 
свидетельством связи мифологических представлений народностей этого региона с 
их охотничьим бытом и жизнью. Эти представления наиболее многогранно нашли свое 
выражение в мифах, сказках и сказаниях всех коренных народностей Чукотки и 
Камчатки.
Бытовые сказки (или бытовые рассказы) повествуют об особенно памятных и 
типичных событиях, происходивших при разных ситуациях ранее и закрепившнхся в 
устной традиции народа. Особенностью этого жанра устного повествовательного 
творчества народностей Чукотки и Камчатки является отражение бытовых и 
социальных сторон их жизни, межплеменных отношений, борьбы героя с 
врагами-обманщиками, насильниками и угнетателями; в сказке этого жанра 
высмеиваются хвастовство, самонадеянность, лень, глупость. Герою бытовой сказки 
помогают не чудесные помощники, а ум, справедливость, находчивость, 
превосходство в силе и ловкости.
Бытовые сказки возникали в разное историческое время, но наиболее широко — в 
период разложения первобытнообщинных отношений, появления имущественного 
неравенства, противопоставления сильных слабым, богатых бедным. Наибольшее 
количество бытовых сказок зафиксировано у чукчей. Эти сказки носят часто 
басенный характер: рассказчик обнажает и с добродушной иронией высмеивает 
глупость, неповоротливость» неприспособленность своих персонажей к преодолению 
жизненных трудностей. Серия таких сказок в значительном количестве записана в 
советский период собирателями устного повествовательного творчества из среды 
чукотского народа — Ф Тынэтэгыном и В. Ятгыргыном. Из эскимосских бытовых 
сказок можно отметить тексты «Брат и сестра». «Островной человек» «Меткий 
стрелок», «Нунагмитцы» (см сб. «Эскимосские сказки и легенды»). К бытовым 
сказкам включенным в настоящее издание, относятся чукотские, тексты № 92—101, 
большинство из которых впервые публикуется на русском языке.
* * *
Перед составителем и собирателями-переводчиками, участниками настоящего издания,
 стояла задача познакомить читателя лишь с образцами устного повествовательного 
творчества коренных народностей Чукотки и Камчатки. Поэтому здесь не 
представлен жанр песен (танцевальных, индивидуальных развлекательных и 
коллективных игровых импровизаций), бытовавших во всем чукотско-камчатском 
регионе, а также специфического жанра шаманских заговоров, 
засвидетельствованных главным образом у чукчей и азиатских эскимосов, и загадок,
 бытующих только у коряков.
Во введении и комментариях мы стремились рассказать как об общих жанровых и 
сюжетных особенностях чукотско-камчатского повествовательного фольклора, так и 
о специфических чертах фольклора каждой народности в отдельности и особенностях 
фольклора эскимосско-чукотского и ительменско-корякского регионов. Эта задача 
была выполнена лишь частично и в весьма общих чертах. Мы, однако, надеемся, что 
фактический материал, представленный в сборнике, окажется достаточно интересным 
как для любителей устного народного творчества, так и для 
специалистов-фольклористов, занимающихся сравнительно-типологическими 
исследованиями этого вида искусства у разных народов мира.
* * *