волосяных струн. Чудно играл он на хуре, да и у самого голос был красивый.
А старшие братья только посмеиваются над ним.
— Играй, играй, — приговаривают. — Скоро до того доиграешься, что по миру 
пойдешь с протянутой рукой.
И то правда: в доме у младшего порой и поесть нечего, а старшие братья по тайге 
рыщут да соболя ищут. И столь удачливыми бывают на охоте, что богатство само к 
ним в руки идет.
Нашли они однажды место в тайге, где всякого зверя видимо-невидимо, и решили 
взять с собой на охоту младшего брата.
— Все помощь будет, — говорят. — Лишний раз мясо сварит, чай вскипятит. Да и 
себе чего-нибудь добудет.
Приехали они втроем на место, сделали себе балаган, а для лошадей — сарай. 
Тридцать дней без устали охотились, бродя по таежным распадкам да лощинам. 
Целую гору пушнины добыли старшие братья, а младшему не открывались заветные 
охотничьи тайны, не было ему удачи, мала была его добыча. По-прежнему смеялись 
над ним старшие братья.
Когда не видно было конца неудачам, брал младший брат в руки певучий хур и, в 
обиде на свою судьбу, затягивал такую песню, от которой небо хмурилось, ветер 
по-разбойничьи свистел в ущелье и начинался долгий дождь.
Но и хурист не остался без добычи. И у него скопился десяток-другой беличьих да 
рысьих шкур.
Наступило время возвращаться домой. Решили братья в последний раз проверить 
силки и испытать меткость своих стрел. И кому не повезло больше всех? Конечно 
же, меньшому. Сорвался он со скалы и сломал себе ногу повыше колена. Набрели на 
него старшие братья, отнесли в балаган и говорят:
— Не довезем мы его до дома. Не жилец он на этом свете. Оставим его здесь.
И оставили они хуриста в балагане. Забили его лошадку с пежиной на верхней губе,
 навялили, накоптили мяса и подвесили под крышей балагана, чтобы меньшой с 
голоду не помер на первых порах. А когда развешивали конину, сорвали певучий 
хур, висевший на стене, и закинули в угол. Лопнули с жалобным звоном волосяные 
струны, и не от боли, а от обиды заплакал младший брат.
Вот лежит он один-одинешенек в таежном балагане, некому воды ему подать, не с 
кем добрым словом перемолвиться. И тогда дополз он до дальнего угла, подобрал 
покалеченный хур, выдернул из хвоста забитой лошадки самые тугие волоски и 
заменил порванные струны. А когда заиграл на хуре, то зазвучал тот лучше 
прежнего. Чудесные звуки его зачаровали таежных обитателей: сорок и синиц, 
соболей и куниц, да еще трех девиц — дочерей хозяина тайги Лээхэя.
Каждый вечер приходили девицы к балагану и как завороженные слушали распевы 
хура. На первых порах они дичились. Но с каждым днем подступали все ближе и 
ближе, переглядываясь да перешептываясь между собой. Когда одна из девиц 
набралась смелости и заглянула в балаган, парень успел спросить:
— Что же вы не заходите, а топчетесь у входа?
Но девицы в ответ на его слова скрылись в кедровнике стайкой испуганных птиц.
На другой день они постояли в дверях, так и не войдя в балаган. Еще через день 
переступили порог. И тогда парень заиграл тихо-тихо. Забыв об осторожности, 
окружили девицы хуриста и склонили свои головы, прислушиваясь к задушевной 
песне.
— Чьи вы будете? — спросил их парень, кончив играть.
— Не из дальних мест явились мы, да не из близких, как и подобает дочерям 
хозяина тайги Лээхэя. И хотя отец никому не показывается на глаза, он все может.

И тогда парень рассказал им о своем житье-бытье, о своей незадачливости да 
неудачливости.
— Ни бог, ни черт меня не понимают. Нет мне ни смерти, ни исцеления, — закончил 
он свой рассказ.
— А это что за чудо? — спросили девицы, показывая на хур.
— Это хур — единственное мое утешение, единственный мой друг, которому я могу 
поведать о самом сокровенном, — сказал парень, взял в руки хур и заиграл 
грустную песню.
Задумался он и не заметил, как исчезли девушки-дикарки, как крепкий сон смежил 
ресницы. Приснился ему старик с бородою по грудь, который трижды повторил: 
«Раны твои затянулись, а горести уснули и не проснулись».
Открыл парень глаза и видит — лежит он в прекрасном дворце на мягкой постели, а 
рядом с ним седобородый старик сидит.
— Вставай, — говорит он парню. — Пора чай пить.
— Да как же я встану, если у меня нога сломана? — удивляется парень.
— А ты смелее! — смеется старик. — Будь мужчиной.
Осторожно приподнялся парень, встал на ноги, не чувствуя никакой боли, и 
вспомнился ему вещий сон и трижды повторенное: «Раны твои затянулись…»
Прошел он к столу, за которым уже сидели три знакомые девицы, попил чаю в 
охотку, а старик говорит:
— Идем со мной…
Пошли они неведомой тропой сквозь тайгу и пришли к горе, из которой струился 
горячий аршан. Искупался парень в аршане, и стало ему совсем хорошо, веселее 
стало на душе, вспомнились другие слова: «…а горести уснули и не проснулись».
Вернувшись во дворец, подарил Лээхэй исцеленному парню молодецкую бурятскую 
одежду, а когда тот переоделся, посадил его с собою рядом, обнял за плечи и 
сказал:
— Как услышали дочери твою игру и золотое пенье, так потеряли покой и сон. 
Сделай им певучий хур, а уж я в долгу не останусь.