монету и положил в карман, а сам обернулся золотистой осой и полетел к трем 
медным дворцам Эмэ-хара-мангатхайки.
Покружив над медными крышами, нашел он глубокую щель, забился в нее и стал 
наблюдать за мангатхайкой, выведывая ее колдовские тайны.
Однажды вошла во дворец девица-красавица. Стала она песни петь, стала заплетать 
восемьдесят восемь своих смоляных косичек. Влетел за нею Алтан-Жоло-мэргэн, 
принял свой прежний вид и спрашивает у девицы:
— Откуда ты взялась и как тебя зовут?
— Я дочь трех лам Соржи, живущих на вершине горы Монгото-ула, — отвечает 
девица-красавица. — Зовут меня Нарин-Зала-абахай. Я должна была, спрыгнув с 
высокой скалы, попасть в рот злой мангатхайке, но пролетела мимо и попала в 
этот дворец. А ты чей будешь?
— Я сын царя Баян-Хара по имени Алтан-Жоло-мэргэн, приехал сразиться с хозяйкой 
этих медных дворцов и освободить своего бедного родителя, — говорит мэргэн.
— Так ты и есть тот самый Алтан-Жоло-мэргэн, за которого мне суждено выйти 
замуж! — обрадовалась девица-красавица. — Так нагадали мои отцы, а они никогда 
не ошибаются. Но как же ты победишь Эмэ-хара-мангатхайку, если она неодолима?
Ничего не ответил мэргэн. Взбежал он на крыльцо того дворца, в котором обитала 
мангатхайка, открыл двери и переступил медный порог. Осмотрелся мэргэн и увидел 
в левом углу Эмэ-хара-мангатхайку. Мнет она изюбровую кожу, искоса поглядывая 
на вошедшего. Верхние веки ее узких глаз свисают на нос, а нижние веки — на 
дряблые щеки; верхняя губа падает на верблюжью челюсть, а нижняя — на груди, 
груди — на брюхо, брюхо — на колени. Чтобы лучше разглядеть вошедшего, 
приподняла Эмэ-хара верхние веки, подперла поленом и говорит:
— Не иначе как имеющий отца за отцом пожаловал. Не подумал ты о том, что твои 
суставы скреплены волосками жилок. Порву я их — и порвется нить твоей жизни.
С этими словами замахнулась Эмэ-хара своей пудовой кожемялкой и кинулась на 
мэргэна. Да не тут-то было! Схватил Алтан-Жоло-мэргэн мангатхайку за обе косы, 
и пошла тут такая борьба, что завалили поединщики северо-западный угол дворца. 
Выкатились они на улицу. Трое суток припоминали друг другу прошлые обиды, 
девять суток боролись во дворе, три месяца воевали, три года бились смертным 
боем, — не смогли одолеть друг друга. Там, где упирались мощной стопою, красные 
горы выросли; там, где скользили по земле, взметая камни в поднебесье, — серые 
горы выросли.
На месте поединка взвился от земли до неба ярко-красный столб пыли. Заплутали в 
тумане и пыли птицы, лишенные гнезд. Звери потеряли своих детенышей, люди 
сбились с пути, не находя своих жилищ.
Увидала Эмэ-хара девицу Нарин-Зала-абахай и говорит ей:
— Ты была суженой моего сына-мангатхая, тебе и решать наш спор: кому хочешь 
добра, тому подай белого проса; кому хочешь зло сотворить — подай черного.
Подала девица Нарин-Зала-абахай горсть белого проса Алтан-Жоло-мэргэну. Стал он 
сильнее прежнего. Бросила девица горсть черного проса злой мангатхайке. 
Покинули старую последние силы. Одолел Алтан-Жоло-мэргэн мангатхайку Эмэ-хара, 
распорол ее утробу, и вылетело оттуда великое множество птиц, вышло без числа, 
без счету зверей, выехало на телегах три улуса людей. Птицы взмыли в поднебесье,
 звери кинулись в дремучие леса, а люди стали расспрашивать друг друга, стали 
земляков да родню искать, стали Алтан-Жоло-мэргэна благодарить, желая ему добра 
и славных побед над недругами отныне и до скончания века.
Взял Алтан-Жоло-мэргэн по кусочку бересты из девяти окрестных лесов, взял 
ключевой воды из девяти таежных источников. А потом поймал ястреба и сокола, 
которые кружили над воротами, окурил их священным берестяным дымком, омыл 
ключевой водой. Забили крыльями ястреб и сокол, слились воедино, — и принял 
царь Баян-Хара свой прежний вид. Признал он своего сына и говорит:
— Ты победил непобедимого, одолел неодолимого врага. Честь тебе и хвала!
Превратили они двух сторожевых псов в вороного коня. Сложили огромный костер и 
сожгли поганые останки Эмэхара-мангатхайки, а пепел ее березовой лопатой по 
северному ветру развеяли, осиновой лопатой по южному ветру размели.
Женился Алтан-Жоло-мэргэн на девице Нарин-Зала-абахай. Взяли они весь скот и 
все добро убитой мангатхайки, не оставляя обрывка ремня и обломка ножа, да и 
отправились домой.
Едут и мест родных узнать не могут: люди в полон угнаны вместе со скотом, куда 
ни глянь — запустение царит, только черный ворон в небе играет да желтая лисица 
в степи тявкает, а дворцовый двор черным пыреем порос, таким высоким, что до 
седла достает.
Диву дались царь Баян-Хара и сын его Алтан-Жоло-мэргэн.
— Чей подлый сын сотворил такое зло? — гадают они, входя во дворец.
— Моя жена Урма-гохон-хатан в прежнее время слыла умнейшей из красавиц, — 
говорит Баян-Хара. — Не могла она без весточки нас оставить.
С этими словами выдернул он один из камней очага, вынул оттуда бумажный свиток 
величиною с подол, на котором было написано рукою Урма-гохон-хатан: «Прибыл на 
наше горе с северо-восточной стороны Круторогий Рыжий мангатхай, он и угнал нас 
в полон. Не ходите по следу непобедимого, не ищите неодолимого. А про меня и 
думать забудьте. Будете живы — добро само вас найдет».
Прочитав эту бумагу, сильно рассердился царь Баян-Хара.
— Кто, родившись бабою, должен сидеть дома, когда его жена вместе со скотом в 
полон угнана? — гневно спрашивает он. — Кто, родившись мужчиною, спустит такую 
обиду?
Пустили отец с сыном пастись пригнанный скот на пастбища Алтая, на выгоны Хэхэя,
 а сами отправились на северо-восток, во владения Круторогого Рыжего мангатхая. 
Не успели проехать половины пути, как распознал об их приближении мангатхай и