— Ну и что ж? Пустяки, дело житейское! Снова заснут. А если у них нет овец, 
чтобы считать, я им одолжу своих.

Но Малыш упёрся и ни за что не соглашался на испытание пистолета. Тогда Карлсон 
придумал такой выход.

— Мы полетим ко мне, — заявил он. — Всё равно ведь надо отпраздновать мой день 
рождения… Не найдётся ли у вас пирога?

Но пирога на этот раз не было, а когда Карлсон стал ворчать, Малыш сказал, что 
это, мол, пустяки, дело житейское.

— Запомни, — строго оборвал его Карлсон. — «Пустяки, дело житейское» про пироги 
не говорят. Но делать нечего, попробуем обойтись булочками. Беги и неси всё, 
что найдёшь!

Малыш пробрался в кухню и вернулся, нагружённый булочками. Мама разрешила ему в 
случае необходимости давать Карлсону булочку-другую. А сейчас необходимость в 
этом была.

Правда, мама не разрешала летать с Карлсоном на крышу, но об этом Малыш совсем 
забыл и искренне удивился бы, если бы кто-нибудь ему об этом напомнил. Он 
привык летать с Карлсоном и совсем не боялся, и даже сердце у него не ёкало, 
когда он, обхватив Карлсона руками за шею, стремительно взлетал ввысь, прямо к 
домику на крыше.


Таких июньских вечеров, как в Стокгольме, не бывает нигде. Нигде в мире небо не 
светится этим особым светом, нигде сумерки не бывают такими ясными, такими 
прозрачными, такими синими, что город и небо, отражённые в блеклых водах залива,
 кажутся совсем сказочными.

Такие вечера словно специально созданы для празднования дней рождения Карлсона 
в его домике на крыше. Малыш любовался сменой красок на небе, а Карлсон не 
обращал на это никакого внимания. Но когда они сидели вот так рядышком на 
крылечке, уплетали булочки и запивали их соком, Малыш ясно понимал, что этот 
вечер совсем не похож на другие вечера. А Карлсон так же ясно понимал, что эти 
булочки совсем не похожи на другие булочки, которые печёт мама Малыша.

«И домик Карлсона не похож ни на один домик в мире», — думал Малыш. Нигде нет 
такой уютной комнаты, и такого крылечка, и такого удивительного вида вокруг, и 
нигде не собрано вместе столько удивительных и на первый взгляд бессмысленных 
вещей, как здесь: Карлсон, как белка, набивал свой домик бог знает чем. Малыш 
не имел понятия, где Карлсон раздобыл все эти предметы. Большинство своих 
сокровищ Карлсон развешивал по стенам, чтобы их легко было найти в нужный 
момент.

— Видишь, какой у меня порядок. Всё-всё висит слева, кроме инструментов, а 
инструменты — справа, — объяснил Карлсон Малышу. — И картины тоже.

Да, на стене у Карлсона висели две прекрасные картины. Малыш очень любил на них 
смотреть. Их нарисовал сам Карлсон. На одной в самом углу листа была нарисована 
крошечная крылатая козявка, и картина называлась «Очень одинокий петух». На 
другой была изображена лисица, но картина при этом называлась «Портрет моих 
кроликов».

— Кроликов не видно, потому что они все у лисицы в животе, — пояснял Карлсон.

Набив рот булочкой, Карлсон сказал:

— Когда у меня будет время, я нарисую третью картину: «Портрет маленькой 
упрямой овцы, которая не хочет прыгать».

Но Малыш слушал его рассеянно, у него кружилась голова от звуков и запахов 
летнего вечера. Он уловил аромат цветущих лип с их улицы, слышал стук каблуков 
о плиты тротуара — много людей гуляло в этот ясный вечер. «Какой летний звук!» 
— подумал Малыш. Вечер был совсем тихий, и каждый шорох из соседних домов 
доносился до него удивительно отчётливо: люди болтали, и кричали, и пели, и 
бранились, и смеялись, и плакали — всё вперемешку. И никто из них не знал, что 
на крыше высокого дома сидит мальчишка и вслушивается в это сплетение звуков, 
как в самую настоящую музыку.

«Нет, они не знают, что я сижу здесь с Карлсоном, и что мне так хорошо, и что я 
жую булочки и пью сок», — подумал счастливый Малыш.

Вдруг в ближайшей к ним мансарде раздались какие-то вопли.

— Слыхал? Это мои хулиганы-сороканы, — объяснил Карлсон.

— Кто?.. Кто? Филле и Рулле?