ребенку надо быть подобрее!
   Эмиль остановился на почтительном расстоянии от пасторши и запел:
   Я нищ и гол, я бос и наг,
   Но весел я всегда...
   Это была прекрасная и благочестивая песня,  которую  Эмиль  выучил  в
воскресной школе. И когда он спел ее целиком, у жены  пастора  в  глазах
стояли слезы.
   - Подойди ко мне, дружок, - сказала она. - Тебе в самом деле  живется
так трудно?
   - Да, могу поклясться! - ответил Эмиль.
   - Дома у вас, верно, нищета? Есть ли у вас какая-нибудь еда?
   Эмиль покачал головой.
   - Не-а... большей частью мухи!
   - Вы едите мух?! - в ужасе вскричала пасторша.
   - Не-а... пока еще нет, - чистосердечно признался Эмиль. - Но, может,
и придется еще их есть!
   Раньше ему это и в голову не приходило, но Эмиль с  необычайной  лег-
костью мог внушить себе любую дурость. И в самом деле,  кто  знает,  что
приходится есть несчастному нищему ребенку?! Теперь и у Эмиля на  глазах
выступили слезы.
   "Этот мальчишка битком набит всякими выдумками и дурацкими  проделка-
ми!" - не раз говаривала Лина. И она была права. Потому что в эту  мину-
ту, стоя на пасторском дворе, Эмиль  совершенно  явственно  ощущал  себя
несчастным нищим ребенком, которому вскоре придется есть мух. И от одной
мысли об этом он громко заревел.
   - Милое, дорогое дитя! - сказала пасторша, и не  успел  Эмиль  досыта
нареветься, как она сунула ему в кулачок двухкроновую монету.
   Две кроны! Это же целых двадцать липучек! Теперь-то он мог  выбросить
нищенский посох! И он тут же отшвырнул его прочь.
   По доброте сердечной пасторша также предложила Эмилю сок и булочки  -
на дорожку, как говорят.
   - Вкусно? - спросила она.
   - Куда лучше, чем мухи, это уж точно! - ответил Эмиль.
   Назавтра он отправился в леннебергскую лавку и накупил целых двадцать
липучек. На обратном пути он от радости весело подпрыгивал на бегу.  Ка-
кая гигантская неожиданность для мамы с папой, и уж ничуть не меньше для
мух!
   Везло ему, этому Эмилю! Как раз в тот самый день  родители  его  были
приглашены на пир в другом конце прихода и должны были  вернуться  домой
только поздно вечером.
   "Ну, теперь-то я успею! - подумал Эмиль. - Только сперва надо,  чтобы
все эти типы заснули. Ну, Лина, да Ида, да еще целый рой мух! "
   К счастью, все они были уже по-вечернему сонными. Вскоре на своем ку-
хонном диване уснула Лина, в своей кроватке в детской - маленькая Ида, а
в своих щелях на потолке - мухи.
   Тут Эмиль принялся за работу. В кухне была тьма кромешная, но он  за-
жег керосиновую лампу над столом. Лина храпела во сне и ничего не  заме-
чала. Так что Эмиль мог спокойно заниматься чем ему вздумается.
   Сначала он натянул целую сеть веревок по всей  кухне  на  достаточной
высоте, а потом растеребил свой богатейший запас липучек.
   "Что и говорить, клейкая работенка да липкая, - подумал он,  доставая
липучки из тесных коробочек и развешивая их на веревках. -  А  вообще  -
это пустяки, лишь бы все получилось так, как я задумал".
   Так все и получилось на самом деле. Когда Эмиль  управился  со  своей
работой, вся кухня напоминала колонный зал, где колоннами были свившиеся
липучки. Да, да, здесь стало куда лучше, чем в любой другой кухне в Лен-
неберге, где висела всего-навсего одна жалкая  липучка,  которой  ловили
мух! Ну теперь-то уж каттхультовские мухи все до единой  будут  обмануты
сразу, одним махом. Когда мухи проснутся завтра рано утром, они по прос-
тоте своей подумают, что все это бурое, клейкое, развешанное на  длинных
веревках по всей кухне, - гигантский завтрак, который приготовили только
для них. И не успеют они сообразить, какие они дуры, как все  до  единой
будут беспощадно пригвождены к липучкам. "Ясное дело, их  даже  немножко
жалко, - думал Эмиль, - но ведь никто не звал их в  Каттхульт,  так  что
пусть пеняют на себя". И Эмиль ликовал, представляя, как обрадуется  ма-
ма. Папа, верно, тоже будет доволен,  раз  у  них  в  Каттхульте  теперь
столько липучек, да еще совершенно бесплатно. Ведь он не заплатил за них
ни одного эре, да и по миру с нищенским посохом ему идти тоже не придет-
ся.
   Эмиль погасил лампу и лег в постель, радостный, в предвкушении нового
дня. Завтра, рано утром, когда его мама и папа выйдут  на  кухню  выпить
чашечку кофе, над Каттхультом разнесутся ликующие крики, уж это точно!
   Да, тут на самом деле послышались крики, и это глубокой темной ночью!
Но крики эти вовсе не были ликующими. Сначала  раздался  такой  страшный
вопль, что дом содрогнулся. Это произошло в тот миг,  когда  папа  Эмиля
запутался в первой же клейкой ленте, на которую наткнулся. А потом  раз-
дался еще более ужасающий вопль, когда он, пытаясь сорвать с себя первую
клейкую ленту, почувствовал, как вторая, словно змея,  обвила  его  шею.
Затем послышались душераздирающие крики мамы Эмиля  и  Лины,  когда  они
рванулись к папе, чтобы помочь ему, а вместо этого липучки приклеились к