Но Эмиль уже успел далеко убежать, и к тому же  он  так  самозабвенно
распевал свою песенку "Закрыл на защелку...", что ничего не слышал.
   Бедный папа! Он так рассердился, что в нем все заклокотало.  Ну  слы-
ханное ли дело! Да и как он вообще выберется отсюда? Он дико забарабанил
в дверь, он бил и колотил кулаками, но что толку? Тогда он начал  пинать
дверь ногами. Он так барабанил по двери, что у  него  свело  пальцы.  Но
этот Триссе знал свое дело - добротно сделанная дверь  ничуть  не  пода-
лась. Папа Эмиля свирепел все больше и больше. В поисках складного  ножа
он начал выворачивать карманы. "Хоть бы удалось сделать щелку в  дверях,
- подумал он, - такую, чтобы просунуть в нее кончик  ножа  и  отодвинуть
задвижку". Но складной нож лежал в кармане его рабочих брюк,  а  сегодня
на нем ведь был праздничный костюм. Папа долго стоял,  шипя  от  злости.
Нет, ругаться он не ругался, ведь он был церковный  староста  -  человек
почтенный. Но он прошипел множество нелестных слов об Эмиле  и  об  этом
самом Триссе, который не вырубил даже настоящего окна в  будке,  а  лишь
небольшое узкое оконце высоко над дверью. Папа Эмиля злобно поглядел  на
крошечное оконце, потом еще несколько раз  сильно  пнул  дверь  ногой  и
уселся в ожидании.
   В Триссевой будке было целых три сиденья, и на одно из них он и опус-
тился. Папа сидел, скрежеща зубами от бешенства, и нетерпеливо ждал  то-
го, у кого появится нужда в Триссевой будке.
   "Но мне его жаль, потому что первого, кто войдет  сюда,  я  убью",  -
кровожадно подумал он. И это в самом деле было несправедливо и не  очень
хорошо со стороны папы. Но ведь надо учесть, что он был очень зол.
   Над Триссевой будкой сгустилась тьма; папа Эмиля все сидел и ждал, но
никто не приходил. Он слышал, как по крыше забарабанил дождь, и в  будке
стало еще мрачнее.
   Папа Эмиля злился все больше и больше. Нет, в самом деле,  почему  он
должен сидеть здесь в темноте и одиночестве, пока все остальные  наслаж-
даются светом, веселятся и пируют за его счет! Этому надо  положить  ко-
нец, он должен выбраться отсюда. Выбраться! Пусть даже через оконце  над
дверью!
   - Потому что я уже по-настоящему разозлился, - громко сказал  папа  и
поднялся.
   В Триссевой будке стоял ящик со старыми газетами. Папа Эмиля  присло-
нил его к двери, затем забрался на него. "Да, здесь не очень высоко",  -
подумал он. Маленькую раму папа снял без труда, а потом, высунув  голову
через оконце, стал смотреть, не идет ли кто-нибудь, чтобы позвать на по-
мощь.
   Никого не было видно, но зато ему на затылок со страшной силой  обру-
шился проливной дождь. Вода просочилась за воротник рубашки, и это  было
не очень-то приятно. Но ничто не могло остановить папу - даже  всемирный
потоп, он должен был выбраться отсюда.
   С большим трудом протиснул он сквозь оконце руки  и  плечи,  а  потом
стал потихоньку продвигаться вперед.
   "Если разозлиться как следует, дело пойдет", - подумал он. Но тут как
раз и застопорило. Вконец застопорило. Папа Эмиля так застрял  в  тесном
оконце, что лицо его посинело, он размахивал руками  и  ногами,  но  ему
удалось лишь опрокинуть ящик. И теперь он висел безо всякой опоры  и  не
мог продвинуться ни назад, ни вперед. Бедняга! Что может сделать церков-
ный староста, когда одна часть его туловища мокнет под проливным дождем,
а другая висит в отхожем месте? Звать на помощь? Нет, он этого не сдела-
ет! Не сделает, потому что знает леннебержцев: если эта  история  станет
известна в приходе, поднимется такой хохот, который не смолкнет  до  тех
пор, пока во всей Леннеберге и даже во всем Смоланде останется хоть одна
живая душа. Нет, звать на помощь он не будет!
   Между тем Эмиль, вернувшись домой радостный и довольный,  делал  все,
что в его силах, чтобы развлечь маленькую Иду. Ей было до смерти  скучно
на домашнем экзамене, поэтому он вышел вместе с ней в сени и  они  стали
помогать ДРУГ Другу примерять галоши. В сенях стояли длинные ряды галош,
больших и маленьких. Ида хихикала от восторга, когда Эмиль важно  расха-
живал в галошах пастора и бормотал  "таким  образом"  и  "помимо  того",
точь-в-точь как пастор. Под конец все галоши оказались разбросанными,  и
Эмиль, аккуратный, как всегда, собрал их в кучу на полу, так что в сенях
выросла целая гора галош.
   Потом Эмиль вдруг вспомнил про Заморыша, которому дал  обещание  при-
нести чего-нибудь на ужин. Завернув на кухню, он наскреб немного  объед-
ков и с банкой в одной руке и с фонарем в другой вышел в дождь и  темно-
ту, чтобы подкормить немного поросенка.
   И тут, ой, я содрогаюсь, когда думаю об этом! И тут он увидел  своего
отца! А отец увидел его. Ой-ой-ой, вот как иногда бывает!
   - Беги... за... Альфредом, - прошипел папа. - И  скажи  ему  -  пусть
захватит с собой килограмм динамита, и пусть эта проклятая Триссева буд-
ка сровняется с землей!
   Эмиль сбегал за Альфредом, и тот явился, но не с динамитом  -  этого,
вероятно, папа всерьез и не думал, - ас пилой. Да, папу Эмиля необходимо
было выпилить, иначе освободить его было невозможно.
   Пока Альфред пилил, Эмиль, взобравшись на маленькую лесенку, в страхе
и тоске держал зонтик над своим бедным папой, чтобы его не мочил  дождь.
Ты, конечно, понимаешь, что Эмилю было не очень весело на этой  лесенке: