есть королева? — спросил мальчик, потому что он знал, что у настоящих 
пчел она есть.

—Есть, — ответила бабушка. — Королева летает там, где снежный рой всего гуще; 
она больше всех снежинок и никогда не лежит подолгу на земле, а снова улетает с 
черной тучей. Иногда в полночь она летает по улицам города и заглядывает в окна,
 — тогда они покрываются чудесными ледяными узорами, словно цветами.

—Мы видели, видели, — сказали дети и поверили, что все это сущая правда.

—А может Снежная королева придти к нам? — спросила девочка.

—Пусть только попробует! — сказал мальчик. — Я посажу ее на раскаленную печку, 
и она растает.

Но бабушка погладила его по голове и завела разговор о другом.

Вечером, когда Кай вернулся домой и уже почти разделся, собираясь лечь в 
постель, он забрался на скамеечку у окна и заглянул в круглое отверстие в том 
месте, где оттаял лед. За окном порхали снежинки; одна из них, самая большая, 
опустилась на край цветочного ящика. Снежинка росла, росла, пока, наконец, не 
превратилась в высокую женщину, закутанную в тончайшее белое покрывало; 
казалось, оно было соткано из миллионов снежных звездочек. Женщина эта, такая 
прекрасная и величественная, была вся изо льда, из ослепительного, сверкающего 
льда, — и все же живая; глаза ее сияли, как две ясные звезды, но в них не было 
ни тепла, ни покоя. Она склонилась к окну, кивнула мальчику и поманила его 
рукой. Мальчик испугался и спрыгнул со скамеечки, а мимо окна промелькнуло 
что-то, похожее на огромную птицу.

На другой день был славный мороз, но потом началась оттепель, а там пришла 
весна. Светило солнце, проглядывала первая зелень, ласточки вили гнезда под 
крышей, окна были распахнуты настежь, и дети снова сидели в своем крошечном 
садике у водосточного желоба высоко над землей.

Розы в то лето цвели особенно пышно; девочка выучила псалом, в котором 
говорилось о розах, и, напевая его, она думала о своих розах. Этот псалом она 
спела мальчику, и он стал ей подпевать:

Розы в долинах цветут . . . Красота!

Скоро мы узрим младенца Христа.

Взявшись за руки, дети пели, целовали розы, смотрели на ясные солнечные блики и 
разговаривали с ними, — в этом сиянии им чудился сам младенец Христос. Как 
прекрасны были эти летние дни, как хорошо было сидеть рядом под кустами 
благоухающих роз, — казалось, они никогда не перестанут цвести.

Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками, — разных зверей и птиц. 
И вдруг—как раз на башенных часах пробило пять — Кай вскрикнул:

—Меня кольнуло прямо в сердце! А теперь что-то попало в глаз! Девочка обвила 
ручонками его шею. Кай мигал глазами; нет, ничего не было видно.

—Наверное, выскочило, — сказал он; но в том-то и дело, что не выскочило. Это 
был как раз крошечный осколок дьявольского зеркала; ведь мы, конечно, помним об 
этом ужасном стекле, отражаясь в котором все великое и доброе казалось 
ничтожным и гадким, а злое и дурное выступало еще резче, и каждый недостаток 
сразу бросался в глаза. Крошечный осколок попал Каю прямо в сердце. Теперь оно 
должно было' превратиться в кусок льда. Боль прошла, но осколок остался.

—Что ты хнычешь? — спросил Кай. — Какая ты сейчас некрасивая! Ведь мне совсем 
не больно! . . . Фу! — закричал он вдруг. — Эту розу точит червь! Посмотри, а 
та совсем кривая! Какие гадкие розы! Ничуть не лучше ящиков, в которых они 
торчат!

И вдруг он толкнул ногой ящик и сорвал обе розы.

—Кай! Что ты делаешь? — закричала девочка.

Увидев, как она испугалась, Кай сломал еще одну ветку и убежал от милой 
маленькой Герды в свое окно.

Приносила ли ему после того девочка книжку с картинками, он говорил, что эти 
картинки хороши только для младенцев; всякий раз, когда бабушка что-нибудь 
рассказывала, он перебивал ее и придирался к словам; а иногда на него такое 
находило, что он передразнивал ее походку, надевал очки и подражал ее голосу. 
Получалось очень похоже, и люди покатывались со смеху. Вскоре мальчик научился 
передразнивать всех соседей. Он так ловко выставлял на показ все их странности