"Бог говорит,  что  если ты  пришел ради народа,  ты  отдашь ему правый
глаз,  а если ради чего-то другого -- то нет. Такое доказательство требует
бог. Мы ни при чем".
   "Это тяжелое доказательство. А другого пути нет?"
   "Есть.  Если  хочешь,  можешь уйти  хоть сейчас,  сохранив на  лице оба
глаза. Но тогда твой народ волшебных ножей не получит".
   "Мне было б легче знать, что меня должны убить", -- сказал я.
   "Наверно, бог знал и это. Смотри! Мой нож уже готов!"
   "Так не теряй же времени!" -- воскликнул я.
   И она выколола мне глаз своим раскаленным над огнем ножом.  Она сделала
это своими руками.  Я  был сын жрицы.  Она была жрицей.  Это работа не для
простого человека.
   -- Да, -- согласился Пак. -- Не для простого. А что было потом?
   -- Потом я  больше уже этим глазом не видел.  И  еще я  обнаружил,  что
одним глазом видишь все вещи не  совсем там,  где они есть на  самом деле.
Попробуй закрыть один глаз.
   Дан  прикрыл  один  глаз  рукой,  потянулся за  каменным наконечником и
промахнулся.
   -- А ведь правда, -- прошептал он Юне, -- расстояния кажутся не такими,
когда смотришь только одним глазом.
   Пак,  наверно,  проделывал тот  же  эксперимент,  потому  что  человек,
посмеиваясь над ним, сказал:
   --  Можешь  не  проверять.  У  меня даже сейчас нет полной уверенности,
когда  я собираюсь нанести удар. -- Он продолжал рассказ. -- Я оставался у
Детей Ночи, пока мой глаз не зажил. Они говорили, что я -- сын Тора, бога,
который  положил  правую  руку  в  пасть  зверя.  Они  показали  мне,  как
расплавляют красные камни и делают из них волшебные ножи. Они научили меня
песням-заклинаниям,  которые  они  поют,  когда  куют  ножи.  Я знаю много
заклинаний.
   Он рассмеялся, как мальчик.
   -- Я думал о том, как пойду домой, и о том, как удивится Зверь. К этому
времени  он уже снова вернулся. Как только я вышел из деревьев и ступил на
свою  землю,  я сразу почувствовал запах волков и увидел их. Они не знали,
что у меня есть волшебный нож -- я прятал его под одеждой, -- нож, который
дала  мне  жрица.  Эх!  Жаль,  что миг торжества такой короткий! Ты только
представь!  Вот  один  волк  меня  чует. "Boy, -- говорит он. -- Здесь мой
пастух!"  Вот он приближается большими скачками, распустив хвост по ветру,
вот  он вертится вокруг, припадает к земле, полный веселья от предвкушения
скорой,  теплой  добычи. Вот он прыгает -- и о! -- вы бы только видели его
глаза,  когда  уже  в  полете  он  замечает нож, да, нож, выставленный ему
навстречу.  Нож  рассекает  его  шкуру, как тростинка свернувшееся молоко.
Другие  волки  иногда  и взвизгнуть не успевали. Я даже не сдирал шкуру со
всех  волков,  которых  убил.  Часто  я  только  ранил волка. Тогда я брал
каменный  топор и добивал его. Зверь не дрался! Зверь знал, что такое нож!
Еще  до  вечера  он  узнал, как пахнет его кровь на моем ноже, и удирал от
меня,  как заяц. Он все понимал! Я шел гордо, как и подобает идти человеку
-- победителю Зверя!
   И  вот  я  вернулся  в дом своей матери. Там был ягненок, которого надо
было  убить.  Я  рассек  его  пополам  и рассказал матери все, что со мной
произошло.  Она сказала: "Это труд, посильный лишь богу". Я поцеловал ее и
рассмеялся.  Пошел  я к своей Возлюбленной, которая приходила ждать меня у
прудов.  Там был ягненок, которого надо было убить. Я рассек его пополам и
рассказал ей все, что со мной произошло. Она сказала: "Это труд, посильный
лишь  богу".  Я  рассмеялся,  но она оттолкнула меня и убежала. Она стояла
справа,  с  той  стороны,  где  я ничего не видел, и поэтому я не успел ее
поцеловать.  Пошел  я  к пастухам, охраняющим овец. Там была овца, которую
они  собирались убить на ужин. Я рассек ее пополам и рассказал им все, что
со  мной  произошло.  Они  сказали:  "Это  труд,  посильный лишь богу". --
"Хватит говорить о богах, -- ответил я. -- Давайте есть и будем счастливы.
Завтра я отведу вас к Детям Ночи, и каждый мужчина получит волшебный нож".
   Я  был  рад  снова  почувствовать запах  овец,  увидеть  широкое  небо,
тянущееся от края до края, услышать рокот моря. Я спал под открытым небом,
завернувшись в шкуры, а пастухи о чем-то до утра между собой говорили.
   На  следующий день я  отвел их  к  деревьям,  захватив с  собой,  как и
обещал, шерсть, творог и свернувшееся молоко. Дети Ночи тоже, как обещали,
разложили  ножи  на  траве  перед  деревьями  и,  спрятавшись в  зарослях,
наблюдали за нами. Их жрица окликнула меня и спросила: "Ну что ваш народ?"
   "Их  сердца изменились.  Для  меня  они  перестали быть открытыми,  как
раньше".
   "Это потому, что у тебя только один глаз. Приди ко мне, и я буду твоими
обоими глазами".
   "Нет,  --  сказал  я. -- Я должен научить мой народ пользоваться ножом,
как  ты  когда-то  научила  меня". -- Дело в том, что нож держат в руке не
так, как держат каменный топор.
   "Все,  что ты сделал,  --  сказала она,  --  ты совершил не ради своего
народа, а ради женщины".
   "Тогда почему же бог принял мой правый глаз? И почему ты сердишься?" --
спросил я.
   "Потому что бога может обмануть любой мужчина,  а женщину -- ни один. И
я  не сержусь на тебя.  Я только очень тебя жалею.  Подожди немного,  и ты