воротам; с ним 
явилось еще, по крайней мере, сто человек. Все смотрели на Маугли, говорили, 
кричали и указывали 
на него пальцами.
     "У этих людей нет порядочных манер, - подумал Маугли, - так могли бы 
держаться только 
серые обезьяны".
     Мальчик откинул от лица свои длинные волосы и, глядя на толпу, нахмурил 
брови.
     - Чего же бояться? - сказал жрец. - Посмотрите на рубцы на его руках и 
ногах. Это следы 
волчьих зубов. Он просто приемыш волков, убежавший из джунглей.
     Понятно, во время совместных игр волчата часто покусывали Маугли сильнее, 
чем намеревались, 
и на его руках и ногах белело множество шрамов. Однако он ни за что не назвал 
бы 
их следами 
укусов; он знал, как по-настоящему кусаются волки.
     - Арре, арре, - сказало несколько женщин. - Бедный ребенок, искусанный 
волками! Какой 
красивый мальчик. Его глаза точно красное пламя. Право, Мессуа, он походит на 
твоего сына, 
унесенного тигром.
     - Дай-ка посмотреть, - сказала женщина с тяжелыми медными кольцами на 
руках 
и щиколотках 
и, прикрыв ладонью глаза, вгляделась в Маугли. - Нет, не он. Этот гораздо 
худощавее, но у него 
выражение лица моего мальчика.
     Жрец был очень умен; он знал, что Мессуа - жена самого богатого человека в 

этой деревне, а 
потому с минуту смотрел на небо и, наконец, торжественно произнес:
     - Что джунгли взяли, они и отдали. Отведи мальчика к себе в дом, сестра 
моя, и не забудь 
почтить жреца, который читает в жизнях людей.
     "Клянусь купившим меня быком, - мысленно сказал Маугли, - все эти 
разговоры 
похожи на 
новый осмотр волчьей стаи. Ну, если я человек, я должен сделаться человеком".
     Женщина знаком позвала Маугли к себе в дом; толпа разошлась. Внутри хижины 

были красная 
лакированная кровать, большой глиняный ящик для зерна со странным выпуклым 
рисунком, с 
полдюжины медных кастрюль; в маленьком алькове стояло изображение индусского 
божества, а на 
стене висело настоящее зеркало, из тех, которые продаются на деревенских 
ярмарках.
     Мессуа дала Маугли молока, покормила его хлебом, потом положила руку на 
его 
голову и 
заглянула ему в глаза. Ей думалось, что, может быть, он действительно ее сын, 
пришедший из 
джунглей, в которые его унес тигр. Она сказала:
     - Нату, о Нату! - Маугли ничем не выказал, что ему известно это имя. - Ты 
не помнишь, как я 
тебе подарила новые башмаки? - Она дотронулась до его ноги, которая была жестка,
 
почти как рог. 
- Нет, - печально проговорила Мессуа, - эти ноги никогда не носили башмаков, но 

ты очень 
похож на моего Нату и отныне будешь моим сыном.
     Маугли чувствовал себя очень неловко, так как никогда еще не бывал в 
домах; 
однако, взглянув 
на настилку крыши, мальчик увидел, что он в любую минуту сорвет ее, если 
пожелает уйти, а также, 
что на окнах нет затворов.
     "Стоит ли быть человеком, - мысленно сказал он себе, - если не понимаешь 
человеческой 
речи? Здесь я так же глуп и нем, как был бы человек у нас, в джунглях. Мне 
нужно 
научиться их 
говору".
     Далеко не для забавы Маугли, живя с волками, научился подражать призыву 
оленей и хрюканью 
кабанят.
     Поэтому, едва Мессуа произносила какое-нибудь слово, Маугли тотчас, почти