КВИКВЕРН

     - Он открыл глаза, смотри.
     - Положи его обратно в мех. Это будет сильная собака. Когда ему пойдет 
четвертый месяц, мы 
его назовем.
     - В чью же честь? - спросила Аморак.
     Кадлу окинул взглядом завешанную кожами комнату снежного дома, потом его 
глаза 
остановились на лице четырнадцатилетнего Котуко, который, сидя на своей скамье-
кровати, вырезал 
из моржового бивня что-то вроде пуговицы.
     - Назови его в мою честь, - сказал Котуко и улыбнулся. - Он когда-нибудь 
понадобится мне.
     Кадлу ответил сыну усмешкой, да такой широкой, что его глаза почти 
совершенно скрылись за 
поднявшимися толстыми плоскими щеками, и он кивнул головой Аморак. Между тем 
ожесточенная 
мать щенка с визгом старалась подняться и взглянуть на своего детеныша, а он, 
недоступный для 
нее, барахтался в сумочке из тюленьей кожи, которую подогревала стоявшая под 
нею 
лампа. Котуко 
продолжал заниматься резьбой; Кадлу бросил свернутую кожаную собачью сбрую во 
вторую 
крошечную комнату, устроенную рядом с первой; спустил с себя тяжелое платье из 
оленьей кожи; 
положил его в сеть из китового уса, которая висела над другой лампой; сел на 
скамью, взяв для 
утоления первого голода кусок мороженого тюленьего сала в ожидании, чтобы 
Аморак, его жена, 
принесла ему настоящий обед, то есть вареное мясо и кровяной суп. На заре этого 

дня он вышел из 
дому, отправился за восемь миль к тюленьим отдушинам и вернулся с тремя убитыми 

крупными 
тюленями. На половине длинного, прорытого в снегу хода или туннеля, тянувшегося 

ко входу в дом, 
вы могли бы услышать лязг зубов и лай упряжных собак, которые после дневной 
работы ссорились 
из-за местечка потеплее.
     Когда лай звучал слишком громко, Котуко лениво поднимался со скамьи, брал 
бич с 
восемнадцатидюймовой ручкой из упругого китового уса и с двадцатипятифутовым 
толстым 
плетеным ремнем. Он нырял в туннель, и оттуда доносился такой звук, точно все 
собаки съедали его 
заживо; в действительности же это был их обычный гимн перед едой. Когда мальчик 

выползал из 
другого конца туннеля, шесть пушистых голов следили, как он подходил к чему-то 
вроде виселиц, 
устроенных из китовых челюстей, с которых свешивалось мясо для собак; Котуко 
широким 
наконечником копья разделял замерзшее мясо на большие куски, потом 
останавливался, держа в 
одной руке кнут, а в другой собачий корм. Он звал каждую собаку по имени, 
сперва 
самых слабых, и 
горе той, которая выходила вперед раньше очереди: точно ременная молния несся 
кнут и, падая на 
животное, вырывал из его тела шерсть и кусок кожи. Получив свою долю, каждый 
пес, ворча и скаля 
зубы, убегал в туннель, а мальчик, стоя на снегу, облитый ослепительным светом 
северного сияния, 
продолжал раздачу корма. Большой черный вожак упряжных собак, который держал в 
повиновении 
стаю, получал свою долю позже всех. Ему Котуко давал двойную порцию мяса и 
лишний раз щелкал 
бичом над его головой.
     - А, - сказал Котуко, свертывая кнут. - Там над лампой у меня есть 
маленький, который будет 
сильно выть. Сарпок, назад!
     Он вернулся в дом; палочкой из китового уса, которую Аморак всегда вешала 
подле двери, 
стряхнув со своей меховой одежды сухой снег, поколотил рукой по крыше дома, 
обитой по краям