Анна нашла три тяжёлых камня и опустила в ящик, а сверху сложила крест-накрест 
две палки. Затем подкралась поближе к костру и спряталась в расщелине.

Вокруг костра сидело множество ведьм: кто на спицах вязал, кто на коклюшках
[5]
плёл.

Ты, наверное, думаешь, они кружева плели? Да уж, чудесные то были кружева! На 
первый взгляд вроде бы ничего, а если приглядеться — змеи вместо ниток, а внизу 
шипящие змеиные головы болтаются. И носить носки, связанные ведьмами, тебе вряд 
ли захотелось бы! Паголенок на вид вполне сгодился бы, но заканчивались носки 
большим пузырём, до краёв наполненным желчью.
Сплетни рекой лились. Ведьмы хохотали, злословили и судачили, перебивая друг 
друга, — слушать противно.
Анна сидела в своей расщелине и от души развлекалась — не удастся ли ей 
отыскать кого-нибудь из знакомых?

«А вот и йомфру Энерсен… а вон Северине Трап!.. И Малла Бёрресен, та, что вечно 
зубами мается, тоже здесь… Нет, вы только поглядите! Да это же старуха Берте 
Хаугане, торговка черникой, от которой вечно воняет навозом… и сидит она будто 
ровня с чопорной фрекен
[6]
Ульриккой Пребенсен. Подумать только! Рядом с самой благородной фрекен, которая 
всегда говорит лавочнику: „Будь любезен, голубчик, обслужи меня первой!"».

Анне пришлось закусить губу, чтобы не расхохотаться.
Языки мололи, будто мельничные жернова. Ведьмы только что живенько перемыли 
косточки пасторше — ох уж эта тихоня-книгочейка, подцепила себе муженька, да 
такого толстого, что, как проповедь читать, он еле на кафедре умещается. Уж мы 
её! Пусть поостережётся!..

Затем настал черёд губернаторши, жены судьи, полицмейстерши, а потом и всех 
остальных.
Казалось, они совсем с ума посходили от злобы. Йомфру Энерсен как закричит: 
«Плевать нам на них всех, вместе взятых! Тьфу!»
«Тьфу!.. Тьфу!.. Тьфу!..» — раздалось со всех сторон.
«И я на йих плювать хотела!» — гаркнула Берте Хаугане. И все расхохотались.
Тут появился страшный чёрный ворон. «Едет! Едет!» — заголосил он.
И откуда ни возьмись прилетел и бухнулся среди них длинный чёрный оборванец. А 
под мышкой у него скрипка.
«Вечер добрый, друзья мои!» — выкрикнул он. «Добро пожаловать, любезный 
Сатана!» — ответили все хором. От радости чуть было не забыли, что кофе Чёрту 
приготовили. А кофеёк-то был ядрёный! Напились они им допьяна. Однако Чёрту, 
известное дело, не привыкать к горяченькому. Каждую чашку кофе он закусывал 
горстью раскалённых углей.
Вдруг Чёрт возьми да и прыгни прямо в костёр и заиграй ведьминскую плясовую, 
так что от струн искры посыпались. Ведьмы взялись за руки и давай вокруг него 
плясать.
Такой гадости Анна отродясь не видывала и не слыхивала — точно камнем по стеклу 
скребли. А отвратительнее урода с рогами, что восседал посреди жаркого огня, на 
всём белом свете не сыщешь.
А уж как ведьмы-то разошлись! Они кружились в танце всё быстрее и быстрее, аж в 
глазах рябило — будто на водопад с тысячами разлетающихся брызг смотришь. И 
каким бы страшным ни было это зрелище, Анна не могла удержаться от смеха. Вновь 
ей пришлось губу закусить, истинная правда! Видели б вы фрекен Пребенсен… нос 
кверху, шёлковые юбки развеваются вокруг тощих ног, а на губах застыла 
прелестная улыбка. Рядом выплясывает Берте Хаугане: «Опп-ля, хопп-ля-ля!»
«А йомфру Энерсен, вы только поглядите!.. Ха-ха-ха!»
Но самое веселье началось, когда Малла Бёрресен, закружившись в танце, 
хлопнулась навзничь и сломала свой длинный нос. Вот уж все хохотали; сам Чёрт, 
восседавший на костре, ржал как сивый мерин.
.. Анне была девушкой смышлёной. «Хорошего понемножку, надо и на следующий 
разок оставить», — подумала она. Потихоньку прокралась обратно к комодному 
ящику, вынула камни и шепнула: «Неси с горы Колсос!», и ящик во весь опор понёс 
её домой…
На следующий день йомфру Энерсен всё удивлялась, откуда на дне ящика такая 
большая трещина.
Малла Бёрресен, очевидно, упала с лестницы, потому как на носу у неё красовался 
огромный пластырь.

А когда Анна отправилась к лавочнику за зелёным мылом, ей снова пришлось 
закусить губу, чтобы не расхохотаться. В лавку важно вплыла надменная фрекен — 
нос кверху, шёлковые юбки шелестят вокруг тощих ног: «Шпилек для волос на три 
шиллинга
[7]
… И будь любезен, голубчик, обслужи меня первой!»