Поначалу всё идёт хорошо: водяной любит поиграть со своей жертвой как кошка с 
мышкой. Как чудесно скользить среди кувшинок по неподвижной, будто зеркало, 
озёрной глади! Её и веслом-то грех замутить… Вон, вдалеке островок, поросший 
берёзками, виднеется — славно было бы к нему пристать!
Глядь — на середине озера старая лодка даёт течь. А потом и вовсе трескается 
пополам и тонет. Тогда водяной обвивается вокруг своей жертвы и тянет её на дно.

Бывает и так: водяной обращается в серую лошадь, ходит, пощипывая травку, по 
берегу и ждёт, чтобы кто-нибудь взобрался на него верхом, — тут он и прыгнет в 
воду вместе с седоком.
Как-то раз увидал такую серую лошадь один крестьянин. Её откормленные бока так 
и лоснились, потому мужик решил, что из неё выйдет отличная рабочая лошадка. 
Правда, сперва он долго макушку чесал — откуда бы этакой лошади здесь 
взяться? — но так ничего и не придумал, бросился домой за уздечкой. Спрятал 
узду хорошенько за пазуху — и назад. А лошадь бродит, как и прежде, склонив 
голову к траве.
«Ну, жеребчик! Поди сюда, милый, поди!» — стал приговаривать мужик.
«Жеребчик» и пошёл. А сам только и думает, как бы усадить мужичонку к себе на 
спину.
И вдруг мужик — хвать его за обе ноздри! Тут уж пошла другая пляска. Как ни 
прыгал, как ни брыкался водяной, уздечка сидела прочно. Хлопнул мужик коня 
ласково по лоснящемуся боку: «Ну, теперь со мной пойдёшь, радость моя!»
Отныне водяной был в его власти. Но жеребец так и не присмирел, ведь его 
заперли в душной, вонючей конюшне, его, привыкшего плескаться в прохладных 
лесных озёрах меж водяных лилий. А когда его выводили из стойла, было и того 
хуже: крестьянин вздумал пахать на новом жеребце свой надел. Делать нечего, 
водяной тянул плуг — только земля во все стороны летела: силищи-то в нём — как 
у двадцати лошадей.
«Жеребец просто на вес золота! Работает как чёрт и не ест ничего», — радовался 
мужик.
Но иногда пугал его пронзительный взгляд колдовских лошадиных глаз, зелёных, 
как глубокий омут. А после захода солнца серый конь впадал в такое неистовство, 
что никому в конюшне покоя не было. Он громко ржал, лягался и рыл землю копытом 
— аж пыль столбом стояла.
Мужик поначалу лишь посмеивался над этим, но день ото дня на душе у него 
становилось всё тяжелее. Вскоре он и вовсе сон потерял. Непонятная тревога 
обручем сдавливала грудь, а по телу пробегала дрожь. Ему всё время мерещились 
глубокие, тёмные воды да отражённые в них лучи солнца, и чудилось, что сам он 
медленно погружается в бездонную пучину.

В конце концов позвал мужик своего работника и сказал: «Ула, снимешь уздечку с 
серого жеребца, дам тебе десять далеров
[9]
!»

«Отчего ж не снять! Тут работы-то всего на двенадцать шиллингов», — ответил Ула.





Стоило парню снять уздечку, как конь кинулся напролом сквозь стену конюшни, так 
что брёвна, как пушинки, разлетелись.
А старая Ингер Баккен, что жила у озера, рассказывала потом, как серый жеребец 
одним махом перескочил через её огород. «Из ноздрей его валил дым, хвост стоял 
трубой, — добавляла она. — А как он летел! Богом клянусь, кинулся прямиком в 
воду — брызги стеной поднялись!»



Скрытый народец I


Перевод Д. Солдатовой

Познакомился я как-то с одним парнем, который свято верил в существование 
скрытого народца, и спросил, видел ли он его сам. Но тот ответил: «Я — нет, вот 
мой брат видел. А мой брат никогда не врёт!»
Родился парень на пустынном и безрадостном островке. Всюду камни да поросшие 
травой кочки, лишь изредка попадаются одинокие бедные домишки, а вокруг — 
бескрайнее море, волны накатывают на выбеленные ветрами, покрытые водорослями 
валуны. Брат его, человек степенный и серьёзный, рассказывал, что часто, лёжа 
без сна светлыми летними ночами, слышал, как откуда-то доносится церковное 
пение — такое искреннее, берущее за душу. И вот однажды ночью он вдруг 
почувствовал, будто в комнате кто-то есть. Огляделся — не видать никого. Вдруг 
шорох, шёпот — и по полу раскатились серые клубки, видимо-невидимо, скачут, 
подпрыгивают, словно в дикой пляске. Брат так и подскочил в кровати. Едва 
произнёс он имя Христа, как клубки укатились в печь под заслонку и растворились 
как дым. Поначалу он ещё слышал шум в печной трубе, но потом всё стихло.
В стародавние времена скрытый народец кишмя кишел повсюду. Из курганов и холмов