так вкусно не елось, как в этот раз.
После ужина она прибрала горницу, коровам и лошадям корм задала. Уселись на 
крылечке. Горошку покурить хочется, да и Гонзе тоже, а табака — ни крошки. 
Сидят головы повесили. Она и спроси:
— Чего это вы нахохлились, как мокрые куры?
Они старые трубочки свои знай повёртывают в руках, продувают. Золушка сорвалась 
и вскоре вернулась с большим узелком табака. Крошатка свежая, вот счастье-то! 
Оба задымили вовсю. Старик Горошек говорит ей:
— Будь у нас в доме полной хозяйкой.
А Гонза поддакивает.
Посидели. Потом Гонза спрашивает:
— Ну, где кто спать будет? У нас ни кровати, ни перинки, ничегошеньки нет!
Золушка говорит:
— Я лягу спать в хлеву, там соломы много. Пожелали друг другу доброй ночи, 
батрачка пошла в конюшню, мужики в горницу, легли у стола на лавку.
Старик снял куртку, улёгся на один бок, Гонза — на другой.
Утром старик вышел в сени, а там — полон ушат молока стоит. Коровы и козы уже 
подоены. Он и руки врозь — что такое? А Гонза говорит:
— Видите, батя, какое счастье к нам в дом пришло, теперь сможем кой-какой 
грошик отложить.
Вот приходит еврейка, принесла большую крынку:
— Сегодня налейте полную.
Старый Горошек не знает, как и взяться. Гонза зовёт:
— Ну-ка, новая хозяйка, налей ты.
Налила, а ничуть не заметно: в ушате словно и не убавилось. Старик с Гонзой 
просто не знают, куда девать молоко, так его много. Решили только вершки 
снимать. На потолке — кадушки, лоханки кучей свалены. Золушка перемыла их, 
выскребла. Доила два раза в день и ставила молоко в тепло.
Гонза только досадовал, что у неё такое имя нехорошее.
— Деревенские смеяться над нами будут.
А она отвечает:
— Об этом не тужи, придёт время, будет у меня другое имя.
Так проходил день за днём. Гонза гонял скотину на выгон, старик пахал, а новая 
хозяйка всё по дому делала. Старик повеселел. И молока всё больше прибавлялось.
— Что, — дескать, — со сметаной-то делать будем?
— В субботу собью её, пусть в доме будет масло.
В субботу разыскала она старую маслобойку, выпарила её, и стали они втроём 
пахтать. Три раза пришлось ей в маслобойку сметану наливать! Промыла, сложила — 
масла полна кадушка! Старик просто в недоумение пришёл, глазам не верит.
Хватились, — а соли-то нет. Она достаёт из кармана монету, подаёт Гонзе — 
деньги какие-то не наши, он таких и не видывал никогда — и говорит:
— Сходи купи пять фунтов соли.
Гонза принёс, она тут же высыпала соль на стол, взяла топорик, потолкла её 
обушком. Взвесила масло — тридцать фунтов. Старик чуть с ума не сошёл — что 
только в доме творится! Снесла масло на погреб, чтоб застыло, а вечерком, 
дескать, как отдохну, отнесу его в город, продам. Гонза взял мел, стал считать, 
сколько выручит, даже и сосчитать не смог.
— Теперь нужна мне корзинка, в чём понести.
Гонза сейчас же побежал, приволок травяную корзину. Старик за голову схватился:
— Да ты что, спятил, что ли, это ведь корзина травяная, а не для масла! Вот 
видишь, — говорит он Золушке, — у нашего Гонзы не все дома.
Та хохочет, а Гонза повернулся, схватил в сенях со шкафа лукошко и прямо вместе 
с наседкой притащил в горницу.
— Ну, это человек блажной! Не мучь уж его, а то он совсем очумеет, видишь — 
мечется, ровно угорелый. На чердаке висит корзинка, ещё от старухи осталась, 
сходи сама.
Но Гонза не мешкает, сам побежал на чердак, принёс корзинку. Золушка открыла её,
 а там полно мышиных гнёзд. Побежала во двор, в навозной жиже её вымыла, на 
речке выполоскала и несёт в горницу чистую корзинку.
— Теперь, — дескать, — дайте мне под масло лоскут чистого миткаля.
— Да что ты, милая, какой там у нас миткаль. Рубашек и тех нет. С тех пор как 
старуха померла, в доме белья ни ниточки не осталось.
Золушка завернулась, никому ни слова не сказала и мигом принесла подмышкой 
свёрток белого миткаля. Оторвала три куска, чтоб масло завернуть, остаток 
убрала.
А Гонза наш так и вьётся вокруг Золушки:
— Не откажи, — говорит, — сшей мне из этого куска рубашку в воскресенье 
погулять. Ведь все парни рубашки носят и смеются надо мной, что у меня даже и 
рубашки нет.
— Ладно, ладно, вот погоди, продам масло, что-нибудь уж тебе сварганю.
Под вечер отправилась она в город, а через час ворочается и высыпает на стол 
кучу грошей. Старый Горошек чуть не рехнулся. Столько денег! Хочет отдать 
Золушке за миткаль-то, а та не берёт:
— Не надо, не надо, после отдадите, когда побогаче будете.
А в тот вечер, когда Золушка ушла в город, приковыляла к их дому какая-то 
старушка:
— Пустите, люди добрые, переночевать. Может, и хлеба кусочек подадите, не ела 
ничего.
А старый Горошек, с тех пор как заимел ловкую работницу, которая умела изо 
всякой беды его вывести, уж не ворчал, как бывало раньше.