о-нибудь поесть, а сейчас я подумал об этом. О, позор мне перед ними!"
- "Не заботься об этом деле, раз ты узнал, что я сегодня на пиру, - ска-
зал я. - Все, что есть в моем доме из кушаний и  напитков,  будет  тебе,
если ты закончишь мое дело и поспешишь обрить мне голову".
   "Да воздаст тебе Аллах благом! Опиши мне, что у тебя  есть  для  моих
гостей, чтобы я знал это", - сказал цирюльник; и я ответил: "У меня пять
родов кушанья, десять подрумяненных кур и жареный ягненок".  -  "Принеси
это, чтобы мне посмотреть!" - воскликнул цирюльник; и я  велел  принести
все это. И, увидев кушанья, он сказал мне: "Остаются напитки!" - "У меня
есть", - отвечал я; и цирюльник воскликнул: "Принеси их!" И я принес их,
и он сказал: "Ты достоин Аллаха! Как благородна твоя душа!  Но  остаются
еще курения и благовония". И я дал ему сверток, где был алоэ  и  мускус,
стоящие пятьдесят динаров.
   А времени стало мало, и моя грудь стеснилась, и я сказал ему: "Возьми
это и обрей мне всю голову, и заклинаю тебя жизнью Мухаммеда, - да  бла-
гословит его Аллах и да приветствует!" Но цирюльник воскликнул: "Клянусь
Аллахом, я не возьму этого, пока не увижу всего, что там есть!" И я при-
казал слуге развернуть сверток, и цирюльник выронил из рук астролябию и,
сел на Землю, стал рассматривать благовония, куренья и  алоэ,  бывшие  в
свертке, пока у меня не стеснилась грудь. А потом он подошел, взял брит-
ву и, обрив небольшую часть моей головы, произнес:
   "Ребенок растет таким, каким был его отец;
   От корня, поистине, вздымается дерево.
   Клянусь Аллахом, о дитя мое, - сказал он, - не знаю,  благодарить  ли
тебя, или благодарить твоего отца, так как весь мой  сегодняшний  пир  -
это часть твоей милости и благодеяния. Но у меня нет никого, кто бы это-
го заслуживал, - у меня почтенные господа вроде Зваута -  баневладельца,
Салия - зерноторговца, Салита - торговца бобами, Суайда - верблюжатника,
Сувейда - носильщика, Абу-Мукариша - банщика, Касима - сторожа и  Карима
- конюха, Пкриши - зеленщика, Хумейда - мусорщика; и среди них нет чело-
века надоедливого, буйного, болтливого или тягостного, и  у  каждого  из
них есть пляска, которую он пляшет, и стихи, которые он говорит. Но луч-
ше в них то, что они, как твой слуга и невольник, не Знают многоречивос-
ти и болтливости. Владелец бани - тот поет под бубен нечто  волшебное  и
пляшет и распевает: "Я пойду, о матушка, наполню мой кувшин!"  Зернотор-
говец показывает уменье еще лучшее: и пляшет  и  поет:  "О  плакальщица,
владычица моя, ты ничего не упустила!" - и у всех отнимает душу,  -  так
над ним смеются. А мусорщик так поет, что останавливает птиц: "Новость у
моей жены - точно в большом сундуке", и он красавец и весельчак, и о его
красоте я сказал:
   "За мусорщика я жизнь отдам из любви к нему.
   Сколь нежен чертами он и гибок, как ветка!
   Однажды его судьба послала, и молвил я
   (А страсть то росла во мне, то снова спадала):
   "Разжег в моем сердце ты огонь!" И ответил он:
   "Не диво, что мусорщик вдруг стал кочегаром".
   И каждый из них в совершенстве развлекает ум веселым  и  смешным.  Но
рассказ - не то, что лицезрение, - добавил он, - и если  ты  предпочтешь
явиться к нам, это будет любезнее и нам и тебе. Откажись от того,  чтобы
идти к твоим друзьям, к которым ты собрался; на тебе еще видны  болезни,
и, может быть, ты пойдешь к людям болтливым, которые говорят о том,  что
их не касается, или среди них окажется болтун, и у тебя заболит горло".
   "Это будет когда-нибудь в другой день, - ответил  я  к  засмеялся  от
гневного сердца. - Сделай мое дело, и я пойду, хранимый Аллахом  всевыш-
ним, а ты отправляйся к своим друзьям: они ожидают твоего прихода".
   "О господин, - сказал цирюльник, - я хочу только свести тебя с  этими
прекрасными людьми, сынами родовитых, в числе  которых  нет  болтунов  и
многоречивых. С тех пор как я вырос, я совершенно не могу дружить с чем,
кто спрашивает о том, что его не касается, и веду дружбу  лишь  с  теми,
кто, как я, немногословен. Если бы ты сдружился с ними и хоть  один  раз
увидал их, ты бы оставил всех своих друзей". - "Да завершит Аллах благо-
даря и твою радость! Я непременно приду к ним в  какой-нибудь  день",  -
сказал я. И цирюльник воскликнул: "Я хотел бы, чтобы это было  в  сегод-
няшний день! Если ты решил отправиться со мною к моим друзьям,  дай  мне
снести к ним то, что ты мне пожаловал, а если ты непременно должен  идти
сегодня к твоим приятелям, я отнесу эти щедроты, которыми ты  меня  поч-
тил, и оставлю их у моих друзей, - пусть едят и пьют и не ждут меня, - а
затем я вернусь к тебе и пойду с тобою к твоим друзьям. Между мной и мо-
ими приятелями нет стеснения, которое помешало бы  мне  их  оставить;  я
быстро вернусь к тебе и пойду с тобою, куда бы ты ни отправился". - "Нет
мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - воскликнул  я.  -
Иди к твоим друзьям и веселись с ними и дай мне пойти к моим приятелям и
побыть у них сегодня: они меня ждут". - "Я не дам тебе пойти одному",  -
отвечал цирюльник. И я сказал: "Туда, куда я иду, никто не может  пойти,
кроме меня". Но цирюльник воскликнул: "Я думаю, ты условился с какой-ни-
будь женщиной, иначе ты бы взял меня с собою. Я имею на это больше  пра-
ва, чем все люди, и я помогу тебе в том, что ты хочешь; я боюсь, что  ты
пойдешь к чужой женщине и твоя душа пропадет. В  этом  городе,  Багдаде,
никто ничего такого не может делать, в особенности в такой день, как се-
годня, п наш вали в Багдаде - человек строгий, почтенный".