– Хавандшита, жрец, не захотел. Сперва мы сами должны умереть, а уж потом 
мустанги, – ответил Чапа – Курчавый.
– Вы решили умирать здесь от голода? – голос вождя стал резок и отрывист: он 
сидел напротив товарища своей юности, но чувствовал себя среди людей, которые 
разрушили его палатку, в то время, как он был в плену.
– «Умирать от голода?» – проговорил Чапа немного смущенно, но и с возмущением.
 – Кто спрашивает об этом, кроме тебя? Для Длинных Ножей мертвый дакота – 
лучший дакота.
– Но вы-то хотите жить?
– Нам надо попробовать. Придет весна, и животные станут понемногу пастись… мы 
сможем посеять…
– На этой земле?
– У нас нету другой.
– Вы приняли решение разрушить мою палатку и меня не принимать к себе?
Чапа опустил взор:
– Изменники пришли и сломали палатку. Потом Шонка выступил на собрании совета. 
В руках у него было оружие… Мой брат и вождь… мы думали, что ты уже давно убит.
– Все молчали?
– Нет. Четанзапа вступился за тебя. Он боролся. Красные Крыло пал от его ножа. 
Четанзапе пришлось бежать.
– Иди к старому жрецу Хавандшите и проси его, пусть он тотчас созовет собрание 
совета. Я хочу кое-что сообщить мужчинам рода Медведицы, хочу им сказать, что 
нам теперь делать.
– Сейчас? Ночью?
– Сейчас, – повторил Токей Ито тоном, не допускающим возражения.
– Хау. Ты вернулся домой. Я исполню твою волю.
Молодой вождь остался сидеть у огня. Он оглядел все вокруг. Убранство типи было 
как и в прежние времена. Палатки рода Медведицы не были втянуты в тяжелую 
борьбу севернее Блэк Хилса, и семьи сохранили еще все свое имущество, кроме 
оружия. Токей Ито незаметно наблюдал за сестрой. Уинона шила куртку из шкуры 
бизона мехом внутрь, какие обычно носят дакота в зимнюю пору. Ее руки легко и 
уверенно направляли костяное шило, и она, казалось, вся поглощена своим делом. 
Сделав последние стежки, она спрятала кусочек сухожилия, который служил ей 
ниткой, опустила шило в вышитый карманчик на поясе. Подняв готовую куртку 
обеими руками, она придирчиво осмотрела свою работу. Кажется, все было в 
порядке. Она встала, подняла несколько лежащих на полу друг на дружке больших 
медвежьих шкур и достала подшитые мехом мокасины. Куртку и мокасины она подала 
брату, дала еще горшочек с медвежьим салом и лоскуты кожи, для того чтобы он, 
как полагалось, смазался и оделся, сама же достала деревянную раму с начатой 
сеткой из жил и стала натягивать жилы вдоль и поперек. Чтобы не проваливаться 
на снегу, дакоты пользовались ступательными лыжами с загнутыми носками. И пора 
было заканчивать эту работу: ведь небо посерело и воздух стал тяжелым и сырым 
от приближающегося снегопада.
Уинона закончила снегоступы, а Чапа все еще не возвращался. Уинона снова 
отодвинула шкуру медведя в сторону, подняла кожаное прикрытие с пола и показала 
брату кусок дерна, который можно было поднять. Под ним оказался сверток с 
оружием, которое молодой вождь оставил, отправляясь на форт для переговоров: 
белый костяной лук, гибкая палица, боевой топор. Это оружие держать в 
резервации было запрещено. Токей Ито увидел также, что на полу лежат тяжелые 
кожаные полотнища его собственной типи. Значит, оружие и палатка сохранены!
– Они уже не раз обыскивали палатку, Шонка и его подручные, – сообщила Уинона 
брату. – Когда они приходят в стойбище, они всегда ищут оружие. Но до сих пор 
ничего не нашли.
Вождь снова сел к огню. Его щеки горели от лихорадки. Неплохо бы погреться в 
потельне. Но времени для этого у него не было; Чапа – Курчавый так и не 
возвращался. Уж не чинит ли Хавандшита препятствий? Этот могущественный старый 
жрец стойбища и молодой военный вождь еще никогда не могли понять друг друга. 
Единственно кто мог в стойбище успешно поспорить с авторитетом жреца – это 
Унчида, мать Матотаупы.
– Жива ли наша старая мать? – спросил, следуя ходу своих размышлений, Токей 
Ито; голос его дрогнул.
– Жива… Она в палатке Хавандшиты…
Токей Ито ничего не ответил. Он продолжал ждать Чапу. Время тянулось и тянулось,
 а молодой вождь так и сидел в одиночестве у огня. Никто из воинов не пришел 
его приветствовать. Или Чапа – Курчавый не отважился заглянуть по пути ни в 
одну палатку? Или и верно никто не желает навестить бывшего вождя, не 
испытывает радости видеть его?..
В палатке жреца собрались три человека: они принадлежали к трем разным 
поколениям: Хавандшите было более девяносто лет, Унчиде – за шестьдесят, а Чапе 
– Курчавому только что исполнилось двадцать четыре. Чапа докладывал о 
вернувшемся.
Хавандшита не отрываясь смотрел на маленькое неспокойное пламя очага. Унчида 
сидела в стороне и наблюдала за жрецом. Его старое, изборожденное морщинами, 
неподвижное, словно деревянная маска, лицо было темным. Волосы седые. Губы 
тонкие, но рот не ввалился. Нелегко было разгадать этого человека, но ведь и 
сам он, говорящий загадками и копающийся в самом себе, не мог разобраться в 
собственной жизни.
И вот опять возвратился этот Токей Ито.
Хавандшита хорошо помнил день, когда сын Матотаупы, который носил еще имя Харка,
 в первый раз оказался его врагом.