никогда не упоминаешь, и я тоже не называю их имен. Родственники со стороны 
моей матери, должно быть, еще живут в Канаде. Она говорила иногда об этом, но 
видеть их мы никогда не видели. Девяносто лет назад некоторые, кто не хотел 
жить в этой резервации, переселились туда. Оттуда происходит и мое имя… 
Инеа-хе-юкан, которое дала мне моя мать. Это имя вождя. Я его получил, но еще 
не заслужил, и едва ли сумею его заслужить.
– Все всегда будет так, как ты того захочешь, мой муж. Но я… я не понимаю… и я 
не знаю…
– Я тебе объясню, Тачина. Ты думаешь, и так думает большинство, Стоунхорн – 
хороший наездник, он хорошо бросает лассо, он силен и ловок, он может даже 
схватить быка за рога и положить его на землю. Значит, он выиграет приз, – 
может быть, не первый и, может быть, не во всех состязаниях, в которых будет 
участвовать. Но он выйдет с честью, по крайней мере с хорошими очками. Он 
покажет себя. Он уже не в первый раз выступает на родео.
Квини оперлась на плечо Стоунхорна, а он опять улыбался той доброй улыбкой, 
которую она в первый раз увидела в ту бурную ночь.
– Но жизнь, Тачина, имеет много сторон, и в Нью-Сити мы не в теплице, там нет 
кондиционера. Там будет жарко, очень жарко, но это жара такого рода, которую 
знает один Джо Кинг… и я не знаю, не положишь ли ты меня скоро там, рядом с 
отцом, в случае, если, конечно, найдешь мое тело.
– Стоунхорн! Я все еще не понимаю тебя. Я даже не хочу этого понимать.

– Это совсем не то, это air condition, то, что ты сейчас сказала. Это старшая 
ученица higt-school
18
, это не Тачина и это не прерия.

– Наверное, ты прав. Я хотела уже закрыть свои уши. Но я буду держать их 
раскрытыми. Говори.
– Ты помнишь нашу первую ночь?..
– Да…
– Я тогда ускакал прочь, не простившись с тобой, потому что я преследовал 
одного. Но он от меня убежал, и это плохо. Он, конечно, не донесет на меня, 
ведь у него у самого немало на счету и он боится полиции, как курица воды. Но 
он связан с другой бандой. Это маленькая замкнутая банда, такая же, как была и 
моя, зависимая, конечно, от большого синдиката, который ее использует. В ней, 
наверное, пять или шесть человек, но каждый стоит троих, я имею в виду троих 
опытных гангстеров. Он ненавидит меня, как только может ненавидеть убийца, и я 
в глазах этих людей хуже вонючей падали… я – изменник, я убил своих собратьев. 
Они ждут теперь удобного случая, чтобы меня уничтожить. Если гангстерский закон 
нарушен, банды поддерживают друг друга, чтобы заставить считаться с ним. Я 
приговорен к смерти не Крези Иглом и К°, а людьми, у которых свои законы, и 
приговор они сами приводят в исполнение.
– Оставайся здесь, Стоунхорн. Почему ты согласился ехать в Нью-Сити?
– Я уже был там несколько раз. Ты же это знаешь. Чтобы купить автомобиль, овес 
и так далее. Я должен быть информирован. Иначе все пропало, даже не начавшись. 
Но я дорого продам свою жизнь.
Квини передернуло. Ветер был холодный.
– У меня есть даже связи, о которых никому не известно. Но в общем… если трезво 
рассудить, они будут сильнее.
– Неужели так много гангстеров в Нью-Сити? – спросила Квини. – Так много же там 
не наберется.
Стоунхорн слегка усмехнулся.
– Действительно, в городке наберется немного, кроме торговцев наркотиками. Но 
благодаря развивающейся промышленности туда набирается всякий народ, и вместе с 
трущобами это стало своего рода центром рабочей силы и начальной школой для 
бандитов, которые потом, попозже, уходят в более доходные места. Иногда новички 
не из худших. Надо же им с чего-то начинать, и они рискуют не задумываясь. Они 
занимаются, конечно, еще относительно мелкими делами. Нет, в Нью-Сити нет 
крупного гангстеризма. Но может быть, да это так и будет, что к родео соберутся 
люди и из других мест, и они захотят показать, что значит изменять. Я не хочу 
живым попадаться им в руки. Уж лучше пойти к столбу пыток моих предков. Тут по 
крайней мере торжественная церемония, зрители, полные внимания, и посмертная 
слава. Но если примутся работать те, о ком я сейчас говорю, так в лучшем случае 
останется несколько клочков мяса.
– А не можешь ли ты выдать преступников полиции?
– Милое дитя! Прежде, чем они что-нибудь совершат? А вот если это уже 
произойдет, Тачина, так ведь покойники уже не говорят.
– Тебе нельзя ехать туда, Стоунхорн.
– Не надо только быть такой сентиментальной. Я этого не переношу. Я здесь с 
тобой сижу, чтобы принять разумные решения, а не тешиться иллюзиями. Может так 
случиться, что через день-другой ты останешься на свете без меня. Я долго думал,
 идти мне на это родео или нет. И я иду туда не потому, что Эйви меня уговорил. 
Стоунхорн не из тех людей, что верят болтовне. Я иду туда, потому что мне 
когда-то надо через это пройти, и на родео это будет большим событием, 
привлечет большее внимание, и я смогу нанести им большие потери, чем когда я 
заявлюсь в этот Нью-Сити, чтобы купить овса, или навестить Элка, или повидаться 
со своей сестрой. Тут они могут меня подкараулить и запросто уничтожить. Они 
могут явиться и в резервацию. Во всяком случае, я не хочу ждать, что мне 
устроят, хотя готовлюсь к этому. Но я хочу сам себе выбрать ситуацию, и уж