Инеа-хе-юкан прервался, мысли его вернулись к началу разговора.
– Мать в меня верила.
– Всегда, Джо, и она знала, что на твоей коже выжжены наши знаки. Мы в тебя 
верили, даже когда ты был в ганге и тебя разыскивала полиция и нас обзывала 
воровским сбродом. Перед смертью мать передала мне небольшую вещицу, и, так как 
она ее свято хранила, это, должно быть, что-то большее, чем просто сувенир. Она 
сказала, что это связано с твоим именем…
– …которое мне дала она.
Маргарет достала небольшую раковину, которая вся ощетинилась острыми выступами. 
Джо поднес ее к уху и услышал пение моря.
– Это, должно быть, она. Мать рассказывала мне о ней, когда мы виделись в 
последний раз и она уже знала, что умрет. Это та раковина, которая была у 
нашего старого Инеа-хе-юкана, когда он видел сон возмужалости о Рогатом Камне. 
И ты должен владеть ею, сказала она мне тогда, когда делами оправдаешь свое имя.

– Ты имеешь теперь на это право. Ты возвратил нам бизонов.
Джо долго молча смотрел перед собой.
Он снова поднес раковину к уху и словно бы услышал голос матери, он приложил ее 
к щеке и словно бы ощутил руку матери.
Он быстро попрощался, взял с собой охотничье ружье, которое до сих пор 
сохраняла Маргарет, и решил попытаться доехать до резервации с какой-нибудь 
попутной машиной. Маргарет немного проводила его. Она при этом с гордостью 
сообщила, что и сын и дочь стали лучше учиться, дома ведут себя спокойнее, что 
Джо и Квини служат для них примером. А как к родственникам победителя родео и 
известной художницы, к ним относятся с уважением учителя и ученики.
Джо подвез грузовик, который ночью ехал в агентуру. От нового поселка при 
агентуре ему удалось доехать с миссис Холленд – директрисой, которая и на 
каникулах ездила в школу. Она довезла его до развилки в долине Белых скал. 
Когда он выходил, миссис Холленд на момент задержалась.
– Джо, вы уж извините, что я вас снова так называю, – вы содержите бизонов, вы 
победитель Калгари, мне всегда стыдно, когда я вас вижу. Я должна была больше 
уделять вам внимания, когда вы были моим учеником. Я вообще не уделяла вам 
внимания.
– Я тоже стыжусь, миссис Холленд. Мне бы не надо было доставлять вам столько 
неприятностей. Но я не видел в детстве любви от вас – только справедливость, а 
справедливость абстрактна. И вот к людям, которые абстрактно думают, я стал 
относиться даже намного абстрактнее, чем уайтчичуны могли бы ожидать от индейца.
 Я ненавижу «учителей», «школы», «полицию», «суд», «чиновников», «врачей»и, 
наконец, «людей вообще». Но к людям надо подходить конкретно, как это делали 
наши предки, а не абстрактно. Холленд, Бэлл, Тикок – учителя, и в этом 
отношений одно и то же, и вместе с тем не одно и то же, все разные!..
– Значит, и справедливость, Джо, у разных людей бывает разная. Впрочем, у меня 
теперь новая забота, новый подопечный. Может быть, подскажете, что делать? Один 
десятилетний мальчик, эпилептик. Он рано развился, очень чувствительный, но по 
успеваемости сильно отстал. Мы вынуждены оставить его в классе на второй год – 
опять шок для ребенка. Мать живет очень далеко, дорога слишком длинна для 
больного мальчика, а в интернате мы не можем поселить эпилептика. Я боюсь, что 
это плохо кончится для маленького Байрона Бигхорна.
– Хотите, я возьму мальчика к себе?
– Вы, Джо? Знаете вы, что такое эпилепсия? У вас у самого дети.
– Оставьте мои заботы мне, миссис Холленд. У вас есть свои: ребенок не должен 
быть второгодником.
– Извините, Джо… Решение педагогического совета.
– По абстрактным меркам. Подумайте о конкретном человеке, миссис Холленд. Я 
помню, что для меня значило остаться на второй год.
– С другой стороны, тоже совершенно конкретно, Джо: вы мужчина, чемпион родео. 
Сможете ли вы полюбить больного ребенка?
– Я думаю, я знаю мальчика. Ему известно, наверное, больше тайн людей, чем мы в 
школе учим истин, и он в пять лет однажды сохранил мою тайну, когда меня искала 
полиция. Ну вот, извините, миссис Холленд, вы видите, я не только был, но и 
остался упрямым парнем. Гуд бай.
Джо поклонился, директриса закрыла дверцу и поехала. Стоунхорн последний 
небольшой отрезок пути вверх по холму проделал пешком. На лугу играли лошади. 
Кобыла была жеребая. Пегий первым подошел к Стоунхорну. Джо дорожил этим 
животным, которое доставило ему столько хлопот и принесло такое огорчение. Он 
не забыл приласкать и карего.
А на другой стороне долины лежали на солнце бизоны и жевали жвачку. Их уже 
стало больше. Под высочайшим надзором Эйви на свет прерии выкарабкались и 
теперь, словно на ходулях, стояли два светлы пушистых теленка. Мэри и Боб были 
около маленького стада.
Напоенные влагой луга вокруг дома Кингов ярко зеленели. Квини приветствовала 
Джо, а дети, глядя на отца, смеялись. Отец Квини был еще тут, здесь была и 
Унчида. Вышел Окуте. Алекс Гудман выжидающе замер. Победитель родео Джо Кинг 
принялся расспрашивать парня о лошадях.
– Следующим летом, Алекс, ты поедешь на наше собственное родео, в резервацию, а 
через два года – в Калгари. У тебя есть для этого данные!
Единственный, кто догадывался, что произошло на обратном пути из Калгари, – это 
Окуте. Стоунхорн зашел в палатку и рассказал обо всем ему одному.
Когда оба вышли, Джо посмотрел на Квини. Она стояла на коленях в траве, 
склонившись над близнецами, а те болтали на солнце руками и ногами. Мимолетно