горит, а пирамида нет?

– Потому что пирамида вообще гореть не может.

– Ага! Ну а лошадь вообще летать не может!

– Вот так здорово! Посадил-таки его Гек в лужу, говорю я вам! Эх, и угодил же 
он в ловушку! Эх… Да…

Тут Джим чуть не задохся от смеха и уж больше ничего сказать не мог. А Том 
страшно рассвирепел, видя, как я уложил его на обе лопатки да его же доводами 
разбил в пух и прах. Он только и мог сказать, что всякий раз, когда мы с Джимом 
начинаем возражать, ему за весь род человеческий краснеть приходится. Ну а я 
ничего не сказал, я и так был вполне удовлетворен. Когда мне удается заткнуть 
кого-нибудь за пояс, я никогда не похваляюсь и на его счет не прохаживаюсь, как 
некоторые. Я тогда думаю, что если б я был на его месте, то не хотел бы, чтоб 
он на мой счет прохаживался. По-моему, гораздо лучше быть великодушным.



ГЛАВА ХIII. ДЖИМ ЕДЕТ ЗА ТРУБКОЙ ТОМА

Вскоре мы оставили Джима одного летать возле пирамид, а сами полезли в дыру, 
которая ведет в тоннель, захватили с собой несколько арабов и свечки, и там, 
внизу, в самой середке пирамиды, мы нашли комнату, а в ней большой каменный 
ящик, где хранился царь, – в точности, как тот человек в воскресной школе 
рассказывал. Только теперь царя не было – его кто-то утащил. Но я не особенно 
интересовался внутренностью пирамиды: я подумал, что там, наверное, водятся 
привидения, – конечно, не свежие, – ну да мне все равно, я никаких не люблю.

Потом мы вышли оттуда, сели на маленьких осликов и проехали немного верхом, 
потом немного на лодке, а после еще на осликах и наконец прибыли в Каир. Дорога 
все время была такая ровная и красивая, какой я еще в жизни не видывал. По 
обеим сторонам росли высокие финиковые пальмы, везде бегали голые ребятишки, а 
все мужчины были медно-красного цвета, стройные, сильные и красивые. А до чего 
удивительный был сам город! Улицы – такие узенькие, настоящие переулки – были 
битком набиты народом. Мужчины – в тюрбанах, женщины – под покрывалами, и все 
разодетые в яркие, пестрые наряды всевозможных цветов; и никак нельзя было 
понять, каким образом люди и верблюды ухитряются пролезать в такие узкие щели, 
но они все же ухитрялись; и кругом были шум и давка. Лавки были тоже такие 
маленькие, что в них не повернешься, но заходить туда было незачем: лавочник, 
поджав ноги, сидел на своем прилавке, курил длинную изогнутую трубку, разложив 
все свои товары так, чтобы можно было достать их рукой, и чувствовал себя как 
на улице, – все равно проходившие мимо верблюды задевали его вьюками.

Время от времени какая-нибудь важная персона проносилась по улицам в своей 
карете, а впереди бежали разряженные люди, вопили благим матом и колотили 
длинными шестами всех, кто не уступал дорогу. Вдруг откуда ни возьмись появился 
султан. Он ехал верхом во главе процессии в таком роскошном наряде, что у всех 
прямо дух захватило, и все тут же бросились плашмя на землю и лежали на брюхе, 
пока он не проехал. Я забыл лечь, но мне помог вспомнить один парень – тот, что 
бежал впереди с шестом.

Были там и церкви, да только здешние жители до того глупы, что вместо 
воскресенья празднуют пятницу и нарушают день субботний. Когда заходишь в эти 
церкви, надо снимать башмаки. В церкви находились толпы мужчин и мальчиков, они 
сидели кучками на каменном полу и страшно шумели. Том сказал, что они учат 
наизусть свои уроки из корана – они думают, что это библия, а те, кто понимает, 
что коран не библия, те предпочитают в это дело не вмешиваться и знай себе 
помалкивают. Я в жизни такой огромной церкви не видывал. Она была до того 
высокая, что прямо голова кружилась, когда вверх посмотришь. Церковь в нашем 
городе ничто по сравнению с этой, – если засунуть ее в эту, люди подумали бы, 
что это ящик с галантерейным товаром.

Но больше всего мне хотелось поглядеть на дервишей – я ими очень интересовался 
из-за того дервиша, который сыграл такую штуку с погонщиком верблюдов. Мы нашли 
их целую кучу в какой-то церкви. Они называли себя вертящимися дервишами – и в 
самом деле вертелись, да так, как я еще в жизни не видывал. На них были надеты 
высокие шляпы вроде сахарных голов и полотняные юбки, и они беспрерывно 
крутились и вертелись, как волчки, а юбки ихние развевались во все стороны. Я 
такой красоты еще ни разу не видал и, глядя на них, совсем ошалел. Том сказал, 
что все они мусульмане; а когда я спросил, что значит мусульманин, он мне 
объяснил, что это всякий, кто не пресвитерианин. Выходит, что в штате Миссури 
их множество, только я раньше не знал.

Мы не видели и половины того, что надо было посмотреть в Каире, потому что Тому 
приспичило отыскать все места, которые прославились в истории. Мы прямо с ног 
сбились, разыскивая житницу, куда Иосиф складывал зерно перед голодом, а когда 
мы ее нашли, оказалось, что и смотреть-то там не на что – такая это ветхая 
развалина. Однако Том был очень доволен и поднял страшную бучу. Я бы ни за что