Через несколько минут эта весть облетела весь город, и около десятка 
переполненных лодок было уже на пути к пещере Мак-Дугала, а вскоре за ними 
отправился и пароходик» битком набитый пассажирами. Том Сойер сидел в одной 
лодке с судьей Тэтчером.

Когда дверь в пещеру отперли, в смутном сумраке глазам всех представилось 
печальное зрелище. Индеец Джо лежал мертвый на земле, припав лицом к дверной 
щели, словно до последней минуты не мог оторвать своих тоскующих глаз от 
светлого и радостного мира там, на воле. Том был тронут, так как знал по 
собственному опыту, что перенес этот несчастный. В нем зашевелилась жалость, но 
все же он испытывал огромное чувство облегчения и свободы и только теперь понял 
по-настоящему, насколько угнетал его страх с того самого дня, когда он 
отважился выступить на суде против кровожадного метиса.

Охотничий нож индейца Джо лежал рядом с ним, сломанный пополам. Тяжелый нижний 
брус двери был весь изрублен и изрезан, что стоило индейцу немалых трудов. 
Однако этот труд пропал даром, потому что снаружи скала образовала порог, и с 
неподатливым камнем индеец Джо ничего не мог поделать; нож сломался, только и 
всего. Но даже если бы не было каменного порога, этот труд пропал бы даром, 
потому что индеец Джо все равно не мог бы протиснуться под дверь, даже вырезав 
нижний брус. И он это знал; он рубил брус только для того, чтобы делать 
что-нибудь, чтобы как-нибудь скоротать время и занять чем-нибудь свой 
измученный ум. Обычно в расщелинах стен можно было найти с десяток огарков, 
оставленных туристами; теперь не было ни одного. Пленник отыскал их и съел. 
Кроме того, он ухитрился поймать несколько летучих мышей и тоже съел их, 
оставив одни когти. Несчастный умер голодной смертью. Поблизости от входа 
поднимался над землей сталагмит, выросший в течение веков из капель воды, 
которые падали с висевшего над ним сталактита. Узник отломил верхушку 
сталагмита и на него положил камень, выдолбив в этом камне неглубокую ямку, 
чтобы собирать драгоценные капли, падавшие через каждые три минуты с тоскливой 
размеренностью маятника – по десертной ложке каждые двадцать четыре часа. Эта 
капля падала, когда строились пирамиды, когда разрушали Трою, когда основывали 
Рим, когда распинали Христа, когда Вильгельм Завоеватель создавал 
Великобританию, когда отправлялся в плавание Христофор Колумб, когда битва при 
Лексингтоне была свежей новостью. Она падает и теперь, и будет падать, когда 
все это станет вчерашним днем истории, уйдет в сумерки прошлого, а там и в 
непроглядную ночь забвения. Неужели все на свете имеет свою цель и свое 
назначение? Неужели эта капля терпеливо падала в течение пяти тысяч лет только 
для того, чтобы эта человеческая букашка утолила ею свою жажду? И не придется 
ли ей выполнить еще какое-нибудь важное назначение, когда пройдет еще десять 
тысяч лет? Не все ли равно. Много, много лет прошло с тех пор, как злополучный 
метис выдолбил камень, чтобы собирать в него драгоценную влагу, но и до сих пор 
туристы, приходя любоваться чудесами пещеры Мак-Дугала, больше всего смотрят на 
этот трогательный камень и на эту медленно набухающую каплю. Чаша индейца Джо 
стоит первой в списке чудес пещеры: даже «Дворец Аладдина» не может с ней 
сравниться.

Индейца Джо зарыли у входа в пещеру; люди съезжались на похороны в лодках и в 
повозках – из городов, поселков и с ферм на семь миль в окружности; они 
привезли с собой детей и всякую провизию и говорили потом, что похороны 
доставили им такое же удовольствие, как если бы они видели саму казнь. Эти 
похороны приостановили дальнейший ход одного дела – прошения на имя губернатора 
о помиловании индейца Джо. Прошение собрало очень много подписей, состоялось 
много митингов, лились слезы и расточалось красноречие, избран был целый 
комитет слезливых дам, которые должны были облачиться в траур и идти плакать к 
губернатору, умоляя его забыть свой долг и показать себя милосердным ослом. 
Говорили, что индеец Джо убил пятерых жителей городка, но что же из этого? Если 
бы он был сам сатана, то и тогда нашлось бы довольно слюнтяев, готовых 
подписать прошение о помиловании и слезно просить об этом губернатора, благо 
глаза у них на мокром месте.

На другой день после похорон Том повел Гека в укромное место, чтобы поговорить 
с ним о важном деле. Гек уже знал о приключениях Тома и от валлийца и вдовы 
Дуглас, но Том сказал, что Гек не все от них слышал, одного он еще не знает, 
вот об этом одном им и надо поговорить. Лицо Гека омрачилось. Он сказал:

– Я знаю о чем. Ты побывал в номере втором и не нашел ничего, кроме виски. 
Никто мне не говорил, но я понял, что это ты, когда услышал насчет виски; я так 
и знал, что денег ты не нашел, а то дал бы как-нибудь знать мне, хоть и не 
сказал никому другому. Том, мне всегда так думалось, что нам с тобой этих денег 
не видать.

– Да что ты, Гек, я вовсе не доносил на хозяина трактира. Ты сам знаешь, он еще 
был открыт в субботу, когда мы поехали на пикник. Как же ты не помнишь, что 
была твоя очередь стеречь в ту ночь?

– Ах да! Право, кажется, целый год прошел с тех пор. Это было в ту самую ночь, 
когда я выследил индейца Джо и шел за ним до самого дома вдовы.

– Так это ты его выследил?