«Поль Джонсом» появилась безопасная широкая полоса воды, а еще через десять 
секунд я был позорно смещен, и мистер Биксби снова подверг нас опасности, так 
изругав меня за трусость, что мне казалось, будто с меня заживо сдирают кожу. Я 
был уязвлен, но не мог не любоваться легкостью и уверенностью, с которой мой 
начальник, небрежно перекладывая штурвал, проходил мимо других судов так близко,
 что катастрофа ежеминутно казалась неизбежной. Когда он немножко остыл, он 
объяснил мне, что тихое течение — ближе к берегу, а быстрое — к середине, 
поэтому мы должны держаться берега, идя против течения, чтобы использовать 
первое обстоятельство, и плыть посредине, идя по течению, чтобы использовать 
последнее обстоятельство. В душе я решил стать лоцманом, который ходит только 
вниз по течению, предоставив идти вверх по течению тем, кому не дорога жизнь.

Время от времени мистер Биксби обращал на что-нибудь мое внимание. Он изрекал: 
«Это Мыс шестой мили». Я соглашался. Сведение вполне приятное, только я не 
совсем понимал, к чему оно. Лично для себя я в нем ничего интересного не 
находил. В другой раз он сказал: «Это Мыс девятой мили». А еще дальше: «Это Мыс 
двенадцатой мили». Все они лежали вровень с водой и казались мне друг на друга 
похожими, унылыми и неживописными. Я надеялся, что мистер Биксби переменит тему.
 Но нет: он привязывался к какому-нибудь мысу, с любовью прижимался к берегу, а 
потом заявлял: «Ну, тихая вода тут, у этих деревьев, кончается, теперь давай 
переходить». И он шел наперерез. Раза два он дал мне штурвал, но мне не везло: 
то я чуть не отхватывал кусок от сахарной плантации, то залезал слишком далеко 
от берега и сразу впадал в немилость и бывал всячески изруган.

Наконец вахта кончилась, мы поужинали и легли спать. В полночь свет фонаря 
ударил мне в глаза, и ночной вахтенный сказал:

— Эй, выметайся! — И ушел. Я никак не мог понять, что означает этот странный 
поступок; поэтому, даже не пытаясь разобраться, в чем дело, я снова заснул. 
Однако довольно скоро он вернулся и на этот раз был уже зол по-настоящему. Я 
рассердился и сказал:

— Что вы тут ходите и мешаете мне среди ночи? Теперь я больше не смогу заснуть.

— Ну и ну! — сказал ночной вахтенный.

Как раз в это время сменившаяся вахта возвращалась спать, и я услышал грубый 
смех и выкрики: «Эй, старина! Ты нового щенка еще не вытащил? Ишь он какой 
нежный! Дай-ка ему пососать сахарку в тряпочке да пошли за нянькой, пусть она 
его побаюкает».

В это время появился мистер Биксби. Не прошло и минуты, как я уже поднимался по 
трапу лоцманской рубки, причем только часть одежды была на мне, а остальную я 
нес в руках. Мистер Биксби шел за мной по пятам, добавляя соответствующие 
комментарии. Это было нечто совсем новое — вскакивать среди ночи и становиться 
на работу. Об этой подробности лоцманской профессии я никогда не подозревал. Я 
знал, что пароходы идут всю ночь, по мне не приходило в голову, что кому-то 
надо же вылезать из теплой постели, чтобы вести их. Я начал побаиваться, что 
быть лоцманом — это вовсе не так романтично, как я воображал; сейчас я увидел, 
что это дело весьма серьезное и требует настоящего труда.

Ночь была довольно тусклая, хотя немало звезд виднелось на небе. Рослый 
помощник стоял у штурвала; он направлял нашу старую посудину по какой-то звезде 
и вел пароход прямо посередине реки. Расстояние между обоими берегами было не 
больше мили. Но они казались удивительно далекими, неясными и смутными.

Помощник сказал:

— Нам надо пристать у плантации Джонса, сэр.

Дух мщения во мне возликовал. Я мысленно произнес: «Желаю вам удачп, мистер 
Биксби; вам предстоит удовольствие отыскивать плантацию мистера Джонса в такую 
ночь; и я надеюсь, что вы никогда в жизни ее не отыщете».

Мистер Биксби спросил помощника:

— К верхнему концу плантации или к нижнему?

— К верхнему.

— Не могу. При такой воде там все пни вылезли наружу. До нижнего конца недалеко,
 придется подойти туда.

— Ладно, сэр. А если Джонсу это не понравится — пускай устраивается как хочет.

И помощник ушел. Мой злорадный восторг стал остывать и сменился изумлением. 
Предо мной был человек, бравшийся в такой тьме отыскать по только самую 
плантацию, но и любой ее конец, на выбор. Мне ужасно хотелось задать один 
вопрос, по я уясе навлек на себя столько сердитых окриков, что был сыт ими по 
горло, и решил промолчать. Я хотел только спросить мистера Биксби,