Король властно перебил его:

— Молчи! Что такое твои ничтожные поместья и твои жалкие интересы, когда дело 
идет о благе нации и неприкосновенности престола! — И прибавил уже мягче, как 
бы сожалея о своей суровости: — Повинуйся мне без боязни! Я восстановлю тебя в 
твоих правах. Я возвращу тебе все, что у тебя было, и даже увеличу твои 
владения. Я припомню твои услуги и вознагражу тебя. — С этими словами он взял 
перо и принялся за работу. Гендон с любовью смотрел на него, говоря себе: «Будь 
здесь темно, я мог бы подумать, что со мною действительно говорит король; когда 
он разгневан, он мечет громы и молнии, словно настоящий король. Где он этому 
научился? Вон он там царапает бессмысленные каракули, воображая, что это 
латинские и греческие слова! Если только мне не удастся придумать какую-нибудь 
хитрость, чтобы отвлечь его, мне придется завтра притвориться, будто я 
отправляюсь в путь исполнять его нелепое поручение».

Через минуту мысли сэра Майлса уже вернулись к недавним событиям. Он был так 
поглощен своими думами, что, когда король подал ему исписанную бумагу, он взял 
ее и машинально положил в карман.

— Как она удивительно странно вела себя! — бормотал он. — Она как будто узнала 
меня, а как будто и не узнала. Я понимаю, одно противоречит другому; я не могу 
примирить этих мыслей и в то же время не могу отогнать ни ту ни другую, и не 
могу дать одной из них перевес над другой. Казалось бы, все так просто: она 
должна была узнать мое лицо, мой голос, — могло ли быть иначе? А между тем она 
сказала, что не узнает меня, — значит, она в самом деле меня не узнала, потому 
что она не умеет лгать. Постой, я, кажется, начинаю понимать! Может быть, он 
уговорил ее, заставил солгать, принудил силой? Да, загадка разгадана. У нее был 
такой вид, словно она чуть не умерла от страха… Ну конечно, она действовала по 
его принуждению! Я ее отыщу, я найду ее: теперь, когда его нет, она ничего не 
утаит от меня. Она припомнит былые времена, когда мы вместе играли детьми; это 
смягчит ее сердце, и она не станет больше лукавить, она признает меня. В ней 
нет вероломства, она всегда была честна и правдива. В те дни она любила меня. 
Это служит мне порукой: кого любят, того не обманывают.

Он поспешно направился к двери, но в то же мгновение дверь отворилась и вошла 
леди Эдит. Она была очень бледна, но шла твердой поступью; осанка ее была полна 
изящества и кроткого достоинства, а лицо по-прежнему было печально.

Майлс кинулся к ней, полный доверия, но она остановила его едва заметным жестом.
 Она села и попросила его тоже сесть. Этим она заставила его забыть, что они 
старые друзья, заставила его почувствовать себя чужим, гостем. Это было для 
него неожиданностью, и он от удивления так растерялся, что сам готов был 
усомниться, точно ли он тот, за кого выдает себя. Леди Эдит сказала:

— Сэр, я пришла предостеречь вас. Помешанных, кажется, нельзя убедить в том, 
что они ошибаются; но их можно уговорить, чтобы они избежали опасности. Я 
полагаю, вы верите в правдивость своих мечтаний, а значит — вы не преступник; 
но не говорите о своих заблуждениях здесь, так как это опасно.

Она пристально посмотрела Майлсу в глаза, потом прибавила, подчеркивая слова:

— Это тем более опасно, что вы очень похожи на нашего бедного мальчика, 
которого уже нет в живых.

— Господи, сударыня, но ведь он и есть я!

— Я искренне верю, что вы это думаете, сэр. Я не сомневаюсь в вашей честности, 
я только предостерегаю вас. Мой муж — полный хозяин во всей здешней местности, 
его власть почти безгранична, он может обогатить кого угодно и кого угодно 
разорить. Если бы вы не были похожи на человека, за которого выдаете себя, он, 
может быть, позволил бы вам спокойно тешиться вашей мечтой; но, верьте мне, я 
хорошо его знаю, я знаю, что он сделает: он скажет всем, что вы сумасшедший 
самозванец, и все будут вторить ему.

Она снова устремила на Майлса пристальный взгляд и прибавила:

— Если бы вы на самом деле были Майлсом Гендоном, и мой муж знал бы это, и 
знала бы вся округа — обдумайте мои слова и взвесьте их! — вы подверглись бы 
той же опасности и точно так же не ушли бы от наказания; он отрекся бы от вас и 
донес бы на вас, и здесь не нашлось бы ни одного человека, у которого хватило 
бы смелости оказать вам поддержку.

— Этому я вполне верю, — с горечью сказал Майлс. — Если он имеет власть 
приказать человеку, который всю жизнь был моим другом, изменить мне и отречься 
от меня и друг этот его слушается, то тем более ему будут повиноваться те, кто 
не связан со мной узами преданности и дружбы, кто боится потерять кусок хлеба.

Щеки леди Эдит слегка порозовели, она потупила глаза; но голос ее по-прежнему 
звучал твердо: