— Он спит, крепко спит.

Мрачная тень на его лице сменилась выражением злобной радости. Мальчик 
улыбнулся во сне. Отшельник пробормотал:

— Сердце его полно счастья! — и отвернулся.

Он бесшумно бродил по комнате, чего-то ища; то останавливался и прислушивался, 
то оборачивался, чтобы взглянуть на кровать, и все бормотал, бормотал себе под 
нос. Наконец он, невидимому, нашел то, что искал: старый, заржавленный кухонный 
нож и брусок. Тогда он прокрался к своему месту у огня, сел и принялся 
оттачивать нож, все бормоча про себя, то тише, то громче. Ветер стонал вокруг 
одинокой хижины таинственные голоса ночи доносились из неведомой дали; 
блестящие глаза отважных крыс и мышей смотрели на старика изо всех щелей и 
норок, но он продолжал свою работу, увлеченный, ничего не замечая.



Иногда он проводил большим пальцем по лезвию ножа и с довольным видом кивал 
головой.

— Острее становится, — говорил он, — да, острее!

Он не замечал, как бежит время, и упорно работал, занятый своими мыслями, 
которые порой произносил вслух:

— Его отец обидел нас, разорил и отправился в ад гореть на вечном огне! Да, в 
ад, гореть на вечном огне! Он ускользнул от нас, но на то была божья воля… да, 
божья воля… и мы не должны роптать. Но ж не ускользнул от адского огня! Нет, он 
не ускользнул от адского огня, всепожирающего, безжалостного, неугасимого, и 
этот огонь будет гореть до скончания веха!

Он все точил, все точил, то невнятно бормоча, то посмеиваясь скрипучим смехом, 
то снова произнося вслух:

— Это его отец во всем виноват. Я только архангел, но если бы не он, я был бы 
папой!

Король пошевелился во сне. Отшельник бесшумно подскочил к постели, опустился на 
колени и занес над спящим, нож. Мальчик опять пошевелился; глаза его на миг 
открылись, но в них не было мысли, они ничего не видели; через минуту по его 
ровному дыханию стало ясно, что сон его опять крепок.

Некоторое время отшельник ждал и прислушивался, не двигаясь, затаив дыхание; 
потом медленно опустил руку и так же тихо прокрался назад, сказав:

— Полночь давно уже миновала; нехорошо, если он закричит, — вдруг случайно 
кто-нибудь будет проходить мимо.

Он как тень скользил по своей берлоге, подбирая где тряпку, где обрывок 
веревки; потом опять подошел к королю и осторожно связал ему ноги, не разбудив 
его. Затем попробовал связать и руки; он несколько раз пытался соединить их, но 
мальчик вырывал то одну руку, то другую как раз в то мгновение, когда веревка 
готова была охватить их; наконец, когда «архангел» уже почти отчаялся, мальчик 
сам скрестил руки, и в один миг они были связаны. Затем «архангел» сунул 
спящему повязку под подбородок и туго стянул ее узлом, на голове — так тихо, 
так осторожно и ловко, что мальчик все время мирно спал и даже не пошевелился.



ГЛАВА XXI

ГЕНДОН ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ

Старик, ступая неслышно, как кошка, отошел и принес от очага низкую скамеечку. 
Он сел так, что одна половина его была вся озарена тусклым колеблющимся светом, 
а другая оставалась в тени. Не сводя глаз со спящего мальчика, он терпеливо 
оттачивал нож, все бормоча про себя и не замечая, как бегут часы; он был похож 
на серого чудовищного паука, готового проглотить неосторожное насекомое, 
запутавшееся в его паутине.

Наконец, много времени спустя, старик, который смотрел, но ничего не видел, 
поглощенный своими думами, вдруг заметил, что глаза мальчика открыты, широко 
открыты и глядят! — глядят, застыв от ужаса, на нож. Улыбка дьявольского 
торжества скользнула по лицу старика, и он, не меняя положения и не прерывая 
своей работы, спросил:

— Сын Генриха Восьмого, молился ли ты?