|
— О милостивый король, у меня нет такой власти… меня оговорили.
— Тебя удерживает страх. Успокойся. Тебе ничего не будет. Вызови бурю, хоть
самую маленькую, — я ведь не требую большой и разрушительной, я даже предпочту
безобидную, — вызови бурю, и жизнь твоя спасена: ты уйдешь отсюда свободная,
вместе со своим ребенком, помилованная королем, и никто во всей Англии не
посмеет осудить или обидеть тебя.
Женщина простерлась на полу и со слезами твердила, что у нее нет власти
совершить это чудо, иначе она, конечно, с радостью спасла бы жизнь своего
ребенка и была бы счастлива потерять свою собственную, исполнив приказ короля,
сулящий ей такую великую милость.
Том настаивал. Женщина повторяла свои уверения. Наконец Том произнес:
— Мне сдается, женщина сказала правду. Если бы моя мать была на ее месте и
получила бы от дьявола такую волшебную силу, она не задумалась бы ни на минуту
вызвать бурю и превратить всю страну в развалины, лишь бы спасти этой ценой мою
жизнь! Надо думать, что все матери созданы так же. Ты свободна, добрая женщина,
— и ты, и твое дитя, — ибо я считаю тебя невиновной. Теперь, когда тебе уже
нечего бояться и ты прощена, сними с себя, пожалуйста, чулки, и если ты для
меня вызовешь бурю, я дам тебе в награду много денег.
Спасенная женщина громко изъявила свою благодарность и поспешила исполнить
приказ короля. Том следил за ее действиями со страстным вниманием, которое
слегка омрачилось тревогой: придворные стали явно выражать беспокойство и страх.
Женщина сняла чулки и с себя и с ребенка и, очевидно, была готова сделать все
от нее зависящее, чтобы землетрясением отблагодарить короля за его великодушную
милость, но из этого ровно ничего не вышло. Том был разочарован. Он вздохнул и
сказал:
— Ну, добрая душа, перестань утруждать себя зря: видно, бесовская сила тебя
покинула; если же когда-нибудь она вернется к тебе, пожалуйста не забудь обо
мне — устрой для меня грозу.
ГЛАВА XVI
ПАРАДНЫЙ ОБЕД
Час обеда приближался, но — странное дело! — эта мысль почти не тревожила Тома
и уже совсем не пугала его. Утренние события внушили ему веру в себя; бедный,
испачканный сажей котенок за эти четыре дня вполне освоился с незнакомым ему
чердаком. Взрослому и в месяц не сделать бы подобных успехов. Никогда еще не
проявлялось так явственно уменье детей легко приспособляться к обстоятельствам.
Поспешим же, — благо нам дано это право, — в большой зал для парадных банкетов
и посмотрим, что там происходит в то время, как Том готовится к великому
торжеству. Это обширный покой с золочеными колоннами и пилястрами, с расписными
стенами, с расписным потолком. У дверей стоят рослые часовые, неподвижные, как
статуи, в богатых и живописных костюмах; в руках у них алебарды. На высоких
хорах, идущих вокруг всего зала, помещается оркестр; хоры битком набиты пышно
разодетыми горожанами обоего пола. Посредине комнаты, на высоком помосте, стол
Тома. Впрочем, предоставим опять слово летописцу:
«В зал входит джентльмен с жезлом в руке, и вместе с ним другой, несущий
скатерть, которую, после того как они трижды благоговейно преклонили колени, он
постилает на стол; затем они оба снова преклоняют колени и удаляются. Тогда
приходят двое других — один опять-таки с жезлом, другой с огромной солонкой,
тарелкой и хлебом. Подобно первым, преклонив колени, они ставят принесенное ими
на стол и удаляются с теми же церемониями. Наконец приходят двое придворных,
оба в великолепных одеждах, у одного из них в руках столовый нож; простершись
трижды на ковре изящнейшим образом, они приближаются к столу и начинают тереть
его хлебом и солью, причем они делают это с таким страхом и трепетом, как если
бы за этим столом уже восседал король».
Так заканчиваются торжественные приготовления к пиршеству. Но вот мы слышим в
гулких коридорах звуки рога и далекий невнятный крик: «Дорогу королю! Дорогу
его светлому величеству!» Эти звуки повторяются снова и снова, все ближе;
наконец у самых наших ушей раздаются и эти возгласы и эта военная музыка. Еще
минута, и в дверях возникает великолепное зрелище: мерной поступью входит
|
|