Том пролепетал что-то, что можно было принять за подтверждение, но почувствовал,
 что ступает на скользкую почву. Несколько позже в разговоре было упомянуто о 
том, что принцу придется на время оставить учение.

Маленькая принцесса воскликнула:

— Ах, какая жалость! Какая жалость! Ты делал такие успехи. Но ничего, не тужи, 
это ненадолго. У тебя еще будет время озарить свой разум такой же ученостью, 
какою обладает твой отец, и овладеть таким же количеством иноземных языков, 
какое подвластно ему.

— Мой отец? — на мгновенье забывшись, воскликнул Том. — Да он и на своем-то 
родном говорит так, что понять его могут разве только свиньи в хлеву! А что 
касается какой ни на есть учености… — Он поднял глаза и, встретив хмурый, 
предостерегающий взгляд милорда Сент-Джона, запнулся, покраснел, потом 
продолжал тихо и грустно: — Ах, мой недуг снова одолевает меня, и мысли мои 
сбиваются с верной дороги. Я не хотел нанести оскорбления его величеству.

— Мы знаем это, государь, — почтительно сказала принцесса Елизавета, ласково 
взяв руку «брата» и держа ее между своими ладонями. — Не тревожься этим! 
Виноват не ты, а твой недуг.

— Ты нежная утешительница, милая леди, — с признательностью вымолвил Том, — и, 
с твоего позволения, я от всей души благодарю тебя.

Один раз вертушка леди Джэн выстрелила в Тома какой-то несложной греческой 
фразой. Зоркая принцесса Елизавета сразу заметила по невинному недоумению на 
лице принца, что выстрел не попал в цель, и спокойно ответила вместо Тома целым 
залпом звонких греческих фраз, затем тотчас же заговорила о другом.

Время протекало приятно, и в общем беседа шла гладко. Подводные рифы и мели 
встречались реже и реже, и Том уже чувствовал себя более непринужденно, видя, 
как все стараются помочь ему и не замечать его промахов. Когда выяснилось, что 
принцессы должны сопровождать его вечером на банкет у лорда-мэра,[10 - Лорд-мэр 
— городской голова.] сердце Тома всколыхнулось от радости, и он вздохнул с 
облегчением, почувствовав, что не будет одинок в толпе чужих, хотя час тому 
назад мысль, что принцессы поедут вместе с ним, привела бы его в неописуемый 
ужас.

Оба лорда, ангелы-хранители Тома, получили от этой беседы меньше удовольствия, 
чем остальные ее участники. Они чувствовали себя так, будто вели большой 
корабль через опасный пролив; все время они были настороже, и их обязанности 
отнюдь не казались им детской игрой. Так что, когда визит юных леди подошел к 
концу и доложили о лорде Гилфорде Дадли, они почувствовали, что сейчас не 
следует слишком перегружать их питомца и что, кроме того, не так-то легко 
пуститься в новое хлопотливое плавание и привести свой корабль обратно, — 
поэтому они почтительно посоветовали Тому отклонить посещение. Том и сам был 
этому рад, зато лицо леди Джэн слегка омрачилось, когда она узнала, что 
блестящий юноша не будет принят.



Наступило молчание. Все как будто ждали чего-то, Том не понимал, чего именно. 
Он посмотрел на лорда Гертфорда, тот сделал ему знак, но он не понял и этого 
знака. Леди Елизавета со своей обычной находчивостью поспешила вывести его из 
затруднения. Она сделала ему реверанс и спросила:

— Ваше высочество, брат мой, разрешите нам удалиться?

— Поистине, миледи, вы можете просить у меня чего угодно, — сказал Том, — но я 
охотнее исполнил бы всякую другую вашу просьбу, — поскольку это в моих скромных 
силах, — чем лишить себя благодати и света вашего присутствия, но прощайте и да 
хранит вас господь!

Он усмехнулся про себя и подумал: «Недаром в моих книгах я жил только в 
обществе принцев и научился подражать их цветистым учтивым речам!»

Когда знатные девы ушли, Том устало повернулся к своим тюремщикам и сказал:

— Не будете ли вы так любезны, милорды, не позволите ли мне отдохнуть 
где-нибудь здесь в уголке?

— Дело вашего высочества — приказывать, а наше — повиноваться, — ответил лорд 
Гертфорд. — Отдых вам воистину потребен, ибо вскоре вам предстоит совершить 
путешествие в Лондон.

Лорд прикоснулся к колокольчику; вбежал паж и получил повеление пригласить сюда 
сэра Вильяма Герберта. Сэр Вильям не замедлил явиться и повел Тома во 
внутренние покои дворца. Первым движением Тома было протянуть руку к чаше воды,