В нем насчитывалось сто тысяч жителей, иные полагают — вдвое больше. Улицы были 
узкие, кривые и грязные, особенно в той части города, где жил Том Кенти, — 
невдалеке от Лондонского моста. Дома были деревянные; второй этаж выдавался над 
первым, третий выставлял свои локти далеко над вторым. Чем выше росли дома, тем 
шире они становились. Остовы у них были из крепких, положенных крест-накрест 
балок; промежутки между балками заполнялись прочным материалом и сверху 
покрывались штукатуркой. Балки были выкрашены красной, синей или черной краской,
 смотря по вкусу владельца, и это придавало домам очень живописный вид. Окна 
были маленькие, с мелкими ромбами стекол, и открывались наружу на петлях, как 
двери.

Дом, где жил отец Тома, стоял в вонючем тупике за Обжорным рядом. Тупик 
назывался Двор Отбросов. Дом был маленький, ветхий, шаткий, доверху набитый 
беднотой. Семья Кенти занимала каморку в третьем этаже. У отца с матерью 
существовало некоторое подобие кровати, но Том, его бабка и обе его сестры. Бэт 
и Нэн, не знали такого неудобства: им принадлежал весь пол, и они могли спать 
где им вздумается. К их услугам были обрывки двух-трех старых одеял и несколько 
охапок грязной, обветшалой соломы, но это вряд ли можно было назвать постелью, 
потому что по утрам все это сваливалось в кучу, из которой к ночи каждый 
выбирал, что хотел.

Бэт и Нэн были пятнадцатилетние девчонки-близнецы, добродушные замарашки, 
одетые в лохмотья и глубоко невежественные. Мать мало чем отличалась от них. Но 
отец с бабкой были сущие дьяволы; они напивались, где только могли, и тогда 
воевали друг с другом или с кем попало, кто только под руку подвернется. Они 
ругались и сквернословили на каждом шагу, в пьяном и в трезвом виде. Джон Кенти 
был вор, а его мать — нищенка. Они научили детей просить милостыню, но сделать 
их ворами не могли.

Среди нищих и воров, наполнявших дом, жил один человек, который не принадлежал 
к их числу. То был добрый старик священник, выброшенный королем на улицу с 
ничтожной пенсией в несколько медных монет. Он часто уводил детей к себе и 
тайком от родителей внушал им любовь к добру. Он научил Тома читать и писать, 
от него Том приобрел и некоторые познания в латинском языке. Старик хотел 
научить грамоте и девочек, но девочки боялись подруг, которые стали бы смеяться 
над их неуместной ученостью.

Весь Двор Отбросов представлял собою такое же осиное гнездо, как и тот дом, где 
жил Кенти. Попойки, ссоры и драки были здесь в порядке вещей. Они происходили 
каждую ночь и длились чуть не до утра. Пробитые головы были здесь таким же 
заурядным явлением, как голод. И все же маленький Том не чувствовал себя 
несчастным. Иной раз ему приходилось очень туго, но он не придавал своим 
бедствиям большого значения: так жилось всем мальчишкам во Дворе Отбросов; 
поэтому он полагал, что иначе и быть не должно. Он знал, что вечером, когда он 
вернется домой с пустыми руками, отец изругает его и прибьет, да и бабка не 
даст ему спуску, а поздней ночью подкрадется вечно голодная мать и потихоньку 
сунет черствую корку или какие-нибудь объедки, которые она могла бы съесть сама,
 но сберегла для него, хотя уже не раз попадалась во время этих предательских 
действий и получала в награду тяжелые побои от мужа.

Нет, Тому жилось не так уж плохо, особенно в летнее время. Он просил милостыню 
не слишком усердно — лишь бы только избавиться от отцовских побоев, — потому 
что законы против нищенства были суровы и попрошаек наказывали очень жестоко. 
Немало часов проводил он со священником Эндрью, слушая его дивные старинные 
легенды и сказки о великанах и карликах, о волшебниках и феях, о заколдованных 
замках, великолепных королях и принцах. Воображение мальчика было полно всеми 
этими чудесами, и не раз ночью, в темноте, лежа на скудной и колкой соломе, 
усталый, голодный, избитый, он давал волю мечтам и скоро забывал и обиды и боль,
 рисуя себе сладостные картины восхитительной жизни какого-нибудь изнеженного 
принца в королевском дворце. День и ночь его преследовало одно желание: увидеть 
своими глазами настоящего принца. Раз он высказал это желание товарищам по 
Двору Отбросов, но те подняли его на смех и так безжалостно издевались над ним, 
что он решил впредь не делиться своими мечтами ни с кем.

Ему часто случалось читать у священника старые книги. По просьбе мальчика 
священник объяснял ему их смысл, а порою дополнял своими рассказами. Мечтания и 
книги оставили след в душе Тома. Герои его фантазии были так изящны и нарядны, 
что он стал тяготиться своими лохмотьями, своей неопрятностью, и ему захотелось 
быть чистым и лучше одетым. Правда, он и теперь зачастую возился в грязи с 
таким же удовольствием, как прежде, но в Темзе стал он плескаться не только для 
забавы: теперь ему нравилось также и то, что вода смывает с него грязь.

У Тома всегда находилось на что поглазеть возле майского шеста[2 - Майский шест 
— высокая мачта, украшенная цветами и флагами; вокруг нее происходили майские 
гуляния.] в Чипсайде или на ярмарках. Кроме того, время от времени ему, как и 
всем лондонцам, удавалось полюбоваться военным парадом, когда какую-нибудь 
несчастную знаменитость везли в тюрьму Тауэра[3 - Тауэр — лондонская крепость, 
служившая темницей для лордов, герцогов и даже королей.] сухим путем или в 
лодке. В один летний день ему пришлось видеть, как сожгли на костре в Смитфилде 
бедную Энн Эскью,[4 - Энн Эскью (1521–1546) — протестантка; из-за религиозных