по дороге веревки для белья, чтобы повесить на них полковника.



Глава XXII

Они повалили к дому Шерборна, вопя и беснуясь, как индейцы, и сбили бы с ног и 
растоптали в лепешку всякого, кто попался бы на дороге. Мальчишки с визгом 
мчались впереди, ища случая свернуть в сторону; изо всех окон высовывались 
женские головы; на всех деревьях сидели негритята; из-за заборов выглядывали 
кавалеры и девицы, а как только толпа подходила поближе, они очертя голову 
бросались кто куда. Многие женщины и девушки дрожали и плакали, перепугавшись 
чуть не до смерти.

Толпа сбилась в кучу перед забором Шерборна, и шум стоял такой, что самого себя 
нельзя было расслышать. Дворик был небольшой, футов в двадцать. Кто-то крикнул:

– Ломайте забор! Ломайте забор!

Послышались скрип, треск и грохот, ограда рухнула, и передние ряды валом 
повалили во двор.

Тут Шерборн с двустволкой в руках вышел на крышу маленькой веранды и стал, не 
говоря ни слова, такой спокойный, решительный. Шум утих, и толпа отхлынула 
обратно.

Шерборн все еще не говорил ни слова – просто стоял и смотрел вниз. Тишина была 
очень неприятная, какая-то жуткая Шерборн обвел толпу взглядом, и, на ком бы 
этот взгляд и остановился, все трусливо отводили глаза, ни один не мог его 
выдержать, сколько ни старался. Тогда Шерборн засмеялся, только не весело, а 
так, что слышать этот смех было нехорошо, все равно что есть хлеб с песком.

Потом он сказал с расстановкой и презрительно:

– Подумать только, что вы можете кого-то линчевать! Это же курам на смех. С 
чего это вы вообразили, будто у вас хватит духу линчевать мужчину? Уж не оттого 
ли, что у вас хватает храбрости вывалять в пуху какую-нибудь несчастную заезжую 
бродяжку, вы вообразили, будто можете напасть на мужчину? Да настоящий мужчина 
не побоится и десяти тысяч таких, как ты, – пока на дворе светло и вы не 
прячетесь у него за спиной.

Неужели я вас не знаю? Знаю как свои пять пальцев. Я родился и вырос на Юге, 
жил на Севере, так что среднего человека я знаю наизусть. Средний человек 
всегда трус. На Севере он позволяет всякому помыкать собой, а потом идет домой 
и молится богу, чтобы тот послал ему терпения. На Юге один человек, без всякой 
помощи, среди бела дня остановил дилижанс, полный пассажиров, и ограбил его. 
Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, что вы считаете себя храбрей 
всех, – а ведь вы такие же трусы, ничуть не лучше. Почему ваши судьи не вешают 
убийц? Потому что боятся, как бы приятели осужденного не пустили им пулю в 
спину, – да так оно и бывает. Вот почему они всегда оправдывают убийцу; и тогда 
настоящий мужчина выходит ночью при поддержке сотни замаскированных трусов и 
линчует негодяя. Ваша ошибка в том, что вы не захватили с собой настоящего 
человека, – это одна ошибка, а другая та, что вы пришли днем и без масок. Вы 
привели с собой получеловека – вон он, Бак Гаркнес, и если б он вас не 
подзадоривал, то вы бы пошумели и разошлись.

Вам не хотелось идти. Средний человек не любит хлопот и опасности. Это вы не 
любите хлопот и опасности. Но если какойнибудь получеловек вроде Бака Гаркнеса 
крикнет: «Линчевать его! Линчевать его!» – тогда вы боитесь отступить, боитесь, 
что вас назовут, как и следует, трусами, и вот вы поднимаете вой, цепляетесь за 
фалды этого получеловека и, беснуясь, бежите сюда и клянетесь, что совершите 
великие подвиги.

Самое жалкое, что есть на свете, – это толпа; вот и армия – толпа: идут в бой 
не оттого, что в них вспыхнула храбрость, – им придает храбрости сознание, что 
их много и что ими командуют. Но толпа без человека во главе ничего не стоит. 
Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой и забиться в угол. Если 
будет настоящее линчевание, то оно состоится ночью, как полагается на Юге; 
толпа придет в масках и захватит с собой человека. А теперь уходите прочь и 
заберите вашего получеловека. – С этими словами он вскинул двустволку и взвел 
курок.

Толпа сразу отхлынула и бросилась врассыпную, кто куда, и Бак Гаркнес тоже 
поплелся за другими, причем вид у него был довольно жалкий. Я бы мог там 
остаться, только мне не захотелось.

Я пошел к цирку и слонялся там на задворках, а когда сторож прошел мимо, я взял 
да и нырнул под брезент. Со мной была золотая монета в двадцать долларов и еще 
другие деньги, только я решил их беречь. Почем знать – деньги ведь всегда могут 
понадобиться так далеко от дома, да еще среди чужих людей. Осторожность не