шелохнулся, и смеху больше не было. Боге проехался по улице, все так же ругая 
Шерборна, но довольно скоро повернул обратно; остановился перед лавкой, а сам 
все ругается. Вокруг него собрался народ, хотели его унять, но он никак не 
унимался; ему сказали, что уже без четверти час и лучше ему ехать домой, да 
поживее. Но толку из этого не вышло. Он все так же ругался, бросил свою шляпу в 
грязь и проехался по ней, а потом опять поскакал по улице во весь опор, так что 
развевалась его седая грива. Все, кто только мог, старались сманить его с 
лошади, чтобы посадить под замок для вытрезвления, но ничего не вышло – он все 
скакал по улице к ругал Шерборна. Наконец кто-то сказал:

– Сходите за его дочерью! Скорей приведите его дочь! Иной раз он ее слушается. 
Если кто-нибудь может его уговорить, так это только она.

Кто-то пустился бегом. Я прошел немного дальше по улице остановился. Минут 
через пять или десять Богс является опять, только уже не на лошади. Он шел по 
улице шатаясь, с непокрытой головой, а двое приятелей держали его за руки и 
подталкивали. Он присмирел, и вид у него был встревоженный; он не то чтоб 
упирался – наоборот, словно сам себя подталкивал. Вдруг кто-то крикнул: «Богс! 
« Я обернулся поглядеть, кто это крикнул, а это был тот самый полковник Шерборн.
 Он стоял неподвижно посреди улицы, и в руках у него был двуствольный пистолет 
со взведенными курками, – он не целился, а просто так держал его дулом кверху. 
В ту же минуту я увидел, что к нам бежит молоденькая девушка, а за ней двое 
мужчин. Богс и его приятели обернулись посмотреть, кто это его зовет, и как 
только увидели пистолет, оба приятеля отскочили в сторону, а пистолет медленно 
опустился, так что оба ствола со взведенными курками глядели в цель, Боге 
вскинул руки кверху и крикнул:

– О господи! Не стреляйте!

Бах! – раздался первый выстрел, и Богс зашатался, хватая руками воздух. Бах! – 
второй выстрел, и он, раскинув руки, повалился на землю, тяжело и неуклюже. 
Молодая девушка вскрикнула, бросилась к отцу и упала на его тело, рыдая в 
крича:

– Он убил его, убил!

Толпа сомкнулась вокруг них; люди толкали и теснили друг друга, вытягивали шею 
и старались получше все рассмотреть, а стоявшие внутри круга отталкивали и 
кричали:

– Назад! Назад! Посторонитесь, ему нечем дышать!

Полковник Шерборн бросил пистолет на землю, повернулся и пошел прочь.

Богса понесли в аптеку поблизости; толпа все так же теснилась вокруг, весь 
город шел за ним, и я протиснулся вперед и занял хорошее местечко под окном, 
откуда мне было видно Богса. Его положили на пол, подсунули ему под голову 
толстую Библию, а другую раскрыли и положили ему на грудь: только сначала 
расстегнули ему рубашку, так что я видел, куда попала одна пуля. Он вздохнул 
раз десять, и Библия у него на груди поднималась, когда он вдыхал воздух, и 
опять опускалась, когда выдыхал, а потом он затих – умер. Тогда оторвали от 
него дочь – она все рыдала и плакала – и увели ее. Она была лет шестнадцати, 
такая тихая и кроткая, только очень бледная от страха.

Ну, скоро здесь собрался весь город, толкаясь, теснясь в силясь пробраться 
поближе к окну и взглянуть на тело убитого, но те, кто раньше занял место, не 
уступали, хотя люди за их спиной твердили все время:

– Слушайте, ведь вы же посмотрели, и будет с вас. Это несправедливо! Право, 
нехорошо, что вы там стоите все время и не даете другим взглянуть! Другим тоже 
хочется не меньше вашего!

Они начали переругиваться, а я решил улизнуть; думаю, как бы чего не вышло. На 
улицах было полно народу, и все, видно, очень встревожились. Все, кто видел, 
как стрелял полковник, рассказывали, как было дело; вокруг каждого такого 
рассказчика собралась целая толпа, и все они стояли, вытягивая шеи и 
прислушиваясь. Один долговязый, худой человек о длинными волосами и в белом 
плюшевом цилиндре, сдвинутом на затылок, отметил на земле палкой с загнутой 
ручкой то место, где стоял Боге, и то, где стоял полковник, а люди толпой 
ходили за ним от одного места к другому и следили за всем, что он делает, и 
кивали головой в знак того, что все понимают, и даже нагибались, уперев руки в 
бока, и глядели, как он отмечает эти места палкой. Потом он выпрямился и стал 
неподвижно на том месте, где стоял Шерборн, нахмурился, надвинул шапку на глаза 
и крикнул: «Богс!» – а потом прицелился палкой: бах! – и пошатнулся, и опять 
бах! – и упал на спину. Те, которые все видели, говорили, что он изобразил 
точка в точку, как было, говорили, что именно так все и произошло. Человек 
десять вытащили свои бутылки с виски и принялись его угощать.

Ну, тут кто-то крикнул, что Шерборна надо бы линчевать. Через какую-нибудь 
минуту все повторяли то же, и толпа повалила дальше с ревом и криком, обрывая