плещется о сушняк и всякий мусор, прибитый к берегу. Тут-то, среди отмелей, я 
сбился и не слышал больше крика; сначала попробовал догнать его, но это было 
хуже, чем гоняться за блуждающим огоньком. Я еще никогда не видел, чтобы звук 
так метался и менял место так быстро и так часто.

Я старался держаться подальше от берега, и раз пять-шесть мне пришлось сильно 
оттолкнуться от него, чтобы не налететь на островка; я подумал, что и плот, 
должно быть, то и дело наталкивается на берег, а не то он дав но уплыл бы 
вперед и крика не было бы слышно: его несло быстрее челнока.

Немного погодя меня как будто опять вынесло на открытое место, только никаких 
криков я больше ниоткуда не слышал. Я так и подумал, что Джим налетел на корягу 
и теперь ему крышка. Я здорово устал и решил лечь на дно челнока и больше ни о 
чем не думать. Засыпать, я, конечно, не собирался, только мне так хотелось 
спать, что глаза сами собой закрывались; ну, говорю себе, вздремну хоть на 
минутку.

Я, должно Сыть, задремал не на одну минутку, потому что, когда я проснулся, 
звезды ярко сияли, туман рассеялся, и меня несло кормой вперед по большой 
излучине реки. Сначала я никак не мог попять, где я; мне казалось, что – все 
это я вижу во сне; а когда начал что-то припоминать, то смутно, словно прошлую 
неделю.

Река тут была страшно широкая, и лес по обоим берегам рос густой-прегустой и 
высокий-превысокий, стена стеной, насколько я мог рассмотреть при звездах. Я 
поглядел вниз по течению и увидел черное пятно на воде. Я погнался за пим, а 
когда догнал, то это оказались всего-навсего связанные вместе два бревна. Потом 
увидел еще пятно и за ним тоже погнался, потом еще одно, – и на этот раз угадал 
правильно: это был плот.

Когда я добрался до плота, Джим сидел и спал, свесив голову на колони, а правую 
руку положив на весло. Другое весло было сломано, и весь плот занесло илом, 
листьями и сучками. Значит, и Джим тоже попал в переделку.

Я привязал челнок, улегся на плоту под самым носом у Джима, начал зевать, 
потягиваться, потом говорю:

– Эй, Джим, разве я уснул? Чего ж ты меня не разбудил?

– Господи помилуй! Никак это ты, Гек? И ты не помер и не утонул – ты опять 
здесь? Даже не верится, сынок, просто не верится! Дай-ка я погляжу на тебя, 
сынок, потрогаю. Нет, в самом дело ты по помер! Вернулся живой и здоровый, 
такой же, как был, все такой же, слава богу!

– Что это с тобой Джим? Выпил ты, что ли?

– Выпил? Где же я выпил? Когда это мог выпить?

– Так отчего же ты несешь такую чепуху?

– Как чепуху?

– Как? А чего же ты болтаешь, будто я только что вернулся и будто меня тут не 
было?

– Гек… Гек Финн, погляди-ка ты мне в глаза, погляди мне в глаза! Разве ты 
никуда не уходил?

– Я уходил? Да что ты это? Никуда я но уходил. Куда мне ходить?

– Послушай, Гек, тут, ей-ей, что-то не ладно, да-да! Может, я не я? Может, я не 
тут, а еще где-нибудь? Вот ты что мне скажи!

– По-моему, ты здесь, дело ясное, а вот мозги у тебя набекрень, старый дуралей!

– У кого – у меня? Нет, ты мне ответь: разве ты не ездил в челноке с веревкой 
привязывать плот к кустам на отмели?

– Нет, не ездил. К каким еще кустам? Никаких кустов я не видал.

– Ты не видал кустов на отмели? Ну как же, ведь веревка сорвалась, плот понесло 
по реке, а ты остался в челноке и пропал в тумане…

– В каком тумане?

– В каком? В том самом, который был всю ночь. И ты кричал, и я кричал, а потом 
мы запутались среди островков и один из нас сбился с дороги, а другой все равно 
что сбился, потому что не знал, где находится, – ведь так было дело? Я же 
наткнулся на целую кучу этих самых островов и еле оттуда выбрался, чутьчуть не 
потонул! Разве не так было дело, сынок, не так разве? Вот что ты мне скажи!