– Да так, ничего.

– Что это тебе вздумалось таскаться туда по ночам?

– Не знаю, тетя.

– Не знаешь? Ты мне так не отвечай. Том, мне нужно знать, что ты там делал!

– Ничего я там не делал, тетя Салли, вот, ей-богу, ничего не делал!

Ну, думаю, теперь она меня отпустит; да в обыкновенное время и отпустила бы, 
только уж очень много у нас в доме творилось странного, так что она стала 
бояться всего маломальски подозрительного, даже пустяков, и потому очень 
решительно сказала:

– Ступай сию минуту в гостиную и сиди там, пока я не приду. Ты что-то, кажется, 
суешь нос куда не следует! Смотри, я тебя выведу на чистую воду, не беспокойся!

Она ушла, а я отворил дверь в гостиную и вошел. Ой, а там полно народу! 
Пятнадцать фермеров – и все до одного с ружьями.

Мне даже нехорошо сделалось; я плюхнулся на стул и сижу. Они тоже расселись по 
всей комнате; кое-кто разговаривал потихоньку, и все сидели как на иголках, 
всем было не по себе, хотя они старались этого не показывать; только я-то видел,
 потому что они то снимут шляпы, то наденут, то почешут в затылке, и 
пересаживаются все время с места на место, и перебирают пуговицы… Мне тоже было 
не по себе, только шляпу я все-таки не снял.

Мне захотелось, чтобы тетя Салли поскорей пришла и разделалась со мной – 
отколотила бы меня, что ли, если ей вздумается, – и тогда я побегу к Тому и 
скажу ему, что мы перестарались: такое осиное гнездо растревожили, что мое 
почтение! И дурака валять больше нечего, надо поживей удирать вместе с Джимом, 
пока эти молодчики до нас не добрались.

Наконец тетя пришла и давай меня расспрашивать; только я ни на один вопрос не 
мог ответить как следует, совсем ничего не соображал, потому что фермеры ужасно 
волновались: одни хотели сейчас же идти на бандитов, говорили, что до полуночи 
осталось всего несколько минут, а другие уговаривали подождать, пока бандит не 
заблеет овцой; да еще тут тетя Салли пристала со своими расспросами, а я весь 
дрожу и едва стою на ногах от страха; а в комнате делалось все жарче и жарче, и 
масло у меня под шляпой начало таять и потекло по шее и по вискам; и когда один 
фермер сказал, что «надо сейчас же идти в хибарку, засесть там и сцапать их, 
как только они явятся», – я чуть не свалился; а тут масло потекло у меня по лбу.
 Тетя Салли как увидела, побелела вся, точно простыня, и говорит:

– Господи помилуй! Что такое с ребенком! Наверное, воспаление мозгов, вон они 
уже и текут из него!

Все подошли поглядеть, а она сорвала с меня шляпу, а масло и вывалилось вместе 
с хлебом; тут она схватила меня, обняла и говорит:

– Ну и напугал же ты меня! Еще слава богу, что не хуже, я и этому рада; 
последнее время нам что-то не везет, – того и жди, что опять беда случится. А я,
 как увидела у тебя эту штуку, ну, думаю, не жилец он у нас: оно по цвету 
точь-в-точь такое, как должны быть мозги, если… Ах ты господи, ну что же ты мне 
не сказал, зачем ты ходил в погреб, я бы и не беспокоилась! А теперь ступай 
спать, и чтобы я тебя до утра не видела!

Я в одну секунду взлетел наверх, в другую – спустился по громоотводу и, 
спотыкаясь в темноте, помчался к сарайчику. Я даже говорить не мог – до того 
разволновался, но все-таки одним духом выпалил Тому, что надо убираться поживей,
 ни минуты терять нельзя – в доме полно людей и все с ружьями!

Глаза у него так и засверкали, и он сказал:

– Да что ты! Быть не может! Вот это здорово! Ну, Гек, если бы пришлось опять 
начинать все сначала, я бы человек двести собрал, не меньше. Эх, если бы можно 
было отложить немножко!

– Скорей, – говорю, – скорей! Где Джим?

– Да вот же он, рядом; протяни руку – и дотронешься до него. Он уже переодет, и 
все готово. Теперь давайте выберемся отсюда и заблеем.

Но тут мы услышали топот – фермеры подошли к двери, потом начали громыхать 
замком, а один и сказал.

– Я же вам говорил, что рано выходить; их еще нет – сами видите, дверь на замке.
 Вот что: я запру вас тут, а вы сидите в темноте, подстерегите их и