старики и старухи, которые держались подальше друг от друга, дремали, и их
вообще не слышно было. Четыре дня ушло на то, чтобы выбраться с верховьев
реки, потому что пароход то и дело садился на мель. И все-таки нам не было
скучно - разве могут скучать мальчишки, которые путешествуют!
  С самого же начала мы с Томом решили, что в соседней с нами отдельной
каюте находится какой-то больной, потому что стюард относил туда еду. В
конце концов мы спросили об этом у стюарда,- то есть Том спросил. Стюард
сказал, что там мужчина, но что он совсем не выглядит больным.
  - Как, разве он не больной?
  - Понятия не имею, может, и больной, только, помоему, он просто
притворяется.
  - А почему вы так решили?
  - Да потому, что, если бы он был больным, он хоть когда-нибудь раздевался
бы,- как по-вашему? А он никогда не раздевается. Даже сапог не снимает.
  - Ну да? Даже когда ложится спать?
  - Так и ложится в сапогах.
  Ну, Тома Сойера хлебом не корми, только дай ему какую-нибудь тайну. Если
вы перед ним и передо мной положите рядом тайну и кусок пирога, то вам и
предлагать нечего, чтобы мы выбирали то или другое; все решится само собой.
Уж такой я человек, что тут же брошусь к пирогу, а Том обязательно бросится
к тайне. Люди ведь бывают разные. Да это и к лучшему. Так вот, Том и
спрашивает у стюарда:
  - А как его фамилия?
  - Филлипс.
  - А где он сел на пароход?
  - Кажется, что в Александрии, в Айове.
  - А как по-вашему, что он затеял?
  - Понятия не имею, я никогда над этим не задумывался.
  Вот еще один человек, подумал я, который потянется за пирогом.
  - А вы ничего не заметили особенного в том, как он ведет себя, как
разговаривает?
  - Да нет, ничего. Разве только пугливый он очень, дверь каюты всегда
запирает - и днем и ночью. А когда стучишь к нему, никогда не откроет, пока
через щелочку не увидит, кто это.
  - Черт возьми, это интересно! Хотелось бы мне взглянуть на него.
Послушайте, когда вы следующий раз понесете ему еду, как вы думаете, не
удастся ли вам пошире открыть дверь и...
  - Ничего не выйдет. Он всегда стоит за дверью. Так что из этого ничего не
выйдет.
  Том подумал, подумал и говорит:
  - Вот что! Дайте мне свой фартук, и я утром отнесу ему завтрак. А вам я
за это дам двадцать пять центов.
  Парень согласился, при условии, если старший стюард не будет против. Том
заверил его, что все будет в порядке и что он сумеет договориться со
старшим стюардом.
  Так оно и получилось. Том условился, что мы оба наденем фартуки и понесем
завтрак.
  Тому до того не терпелось попасть в соседнюю каюту и раскрыть тайну
Филлипса, что он никак не мог заснуть: всю ночь он строил догадки.
По-моему, это было вовсе ни к чему,- если вы собираетесь что-то выяснить,
что толку гадать заранее и тратить порох попусту? Я лично прекрасно
выспался. Плевать мне на тайну этого самого Филлипса, сказал я себе.
  Утром мы с Томом надели на себя фартуки, взяли по подносу с едой, и Том
постучал в дверь соседней каюты.
  Пассажир приоткрыл дверь, впустил нас и быстро захлопнул ее. Бог мой! Как
только мы увидели его, мы чуть не выронили наши подносы; а Том воскликнул:
  - Юпитер Данлеп! Как вы сюда попасти?
  Пассажир, ясное дело, остолбенел от удивления; в первую минуту он,
похоже, не знал, испугаться ему или обрадоваться, а может, и то и другое
вместе, но потом, видимо, решил обрадоваться. Во всяком случае, щеки его
опять порозовели, хотя поначалу он ужасно побледнел.
  Пока он завтракал, мы разговорились. И он нам заявляет:
  - Только я не Юпитер Данлеп. Я вам сейчас расскажу, кто я, если вы
поклянетесь, что будете молчать. Дело в том, что я и не Филлипс.
  Тут Том ему и выпалил:
  - Молчать-то мы будем, но если вы не Юпитер Данлеп, то можете и не
говорить, кто вы.
  - Почему?
  - Потому, что если вы не Юпитер, то вы близнец - Джек. Вы просто копия
Юпитера.
  - Ты прав, парень. Я и есть Джек. Только ты мне объясни, откуда ты нас,
Данлепов, знаешь?
  Том рассказал ему о наших приключениях прошлым летом на ферме дяди
Сайласа. И когда Джек понял, что нам известно все о его семье, да и о нем
самом, он перестал таиться и начал разговаривать совершенно откровенно. Ни
чуточки не стесняясь, он признался нам, что был вором, что он занимается
этим ремеслом и сейчас, и не сомневается, что будет воровать до конца дней
своих. Конечно, заявил он, это жизнь, полная опасностей и...
  Тут он затаил дыхание и наклонил голову, прислушиваясь к чему-то. Мы
молчали, и секунду или две в каюте царила глубокая тишина и не было слышно