обрались  до мола, настойчивость  доньи  Исабелы
вынудила  Блада  дать  более  подробные объяснения.  Красивые  мягкие  глаза
девушки наполнились слезами.
     Блад  провел  лодку  сквозь  лес  мелких  суденышек  к омываемой  морем
лестнице мола и, спрыгнув на берег, протянул  девушке руку, помогая ей выйти
из баркаса.
     -- Вы извините меня, если я не стану здесь задерживаться, -- сказал он,
все еще удерживая ее руку в своей.
     -- Да, да. Идите,  и да хранит вас  Бог! -- Не отпуская его руки, донья
Исабела  наклонилась  ближе. -- Вчера вечером я думала,  что вы были посланы
небом, чтобы спасти... этого человека. Сегодня я знаю: Бог послал вас, чтобы
спасти меня, и я всегда буду помнить это.
     Эта фраза доставила  капитану Бладу немалое удовольствие и удержалась в
его памяти,  о  чем  мы  можем  судить  по  ответу  на  приветствие  хозяина
голландского  брига.  Ибо  с  похвальным  благоразумием он  отказал  себе  в
удовольствии выслушать такие же благодарности от членов семейства Сотомайор,
памятуя  о  присутствии в  Ла-Ача дона Франсиско  де Вильямарга,  и поскорее
отплыл, не давая себе отдыха, покуда баркас  не  ударился о выпуклый  корпус
корабля пунктуального голландца.
     Классенс, хозяин брига, приветствовал его, стоя на полуюте.
     -- Вы рано поднялись, сэр, -- заметил румяный улыбающийся голландец.
     --  Как полагается посланнику неба, --  последовал загадочный  ответ, в
котором  мейнхеер  Классенс  долгое время  тщетно пытался  отыскать  скрытый
смысл.
     Они как раз поднимали якорь,  когда  "Цапля" прошла мимо них под  всеми
парусами, словно  настоящая цапля,  спасающаяся  от  ястреба. И единственным
моментом во  всем этом приключении, о котором сожалел капитан Блад, было то,
что ей удалось ускользнуть.