ря, не вижу, что тут еще можно придумать, кроме костра или веревки. 
      -- В конечном счете так оно и будет. Либо то, либо другое. Но не здесь, 
не на Пуэрто-Рико. Это было бы недостаточно эффектным завершением ваших славных 
дел. Отправьте этих преступников в Испанию, дон Хайме. Пошлите их его 
величеству в знак вашего усердия, за которое он удостоил вас своей награды. 
Пусть это послужит доказательством, что вы действительно заслуживаете награды и 
даже еще более высоких наград в будущем. Так вы проявите свою благодарность 
монарху. 
      С минуту дон Хайме безмолвствовал, выпучив от удивления и восторга глаза. 
Щеки его пылали. 
      -- Видит бог, я бы никогда до этого не додумался, -- промолвил он наконец.
 
      -- Ваша скромность единственно тому причиной. 
      -- Все может быть, -- согласился дон Хайме. 
      -- Но теперь вам уже самому все ясно? 
      -- О да, теперь мне ясно. Король, конечно, будет поражен. 
      Но Фрей Алонсо огорчился. Он очень мечтал об аутодафе. А донью Эрнанду 
более всего поразила внезапная перемена, происшедшая в ее кузене: куда девалось 
его презрительное высокомерие, почему он вдруг стал так мягок и обходителен? 
Дон Педро же тем временем все подливал масла в огонь. 
      -- Его величество сразу увидит, что таланты вашего превосходительства 
растрачиваются впустую в таком незначительном поселении, как здесь, на этом 
Пуэрто-Рико. Я уже вижу вас губернатором куда более обширной колонии. Быть 
может, даже вицекоролем, как знать... Вы проявили столько рвения, как ни один 
из наместников Испании в ее заокеанских владениях. 
      -- Но как же я переправлю их в Испанию? -- заволновался дон Хайме, уже не 
сомневавшийся более в целесообразности самого мероприятия. 
      -- А вот тут я могу оказать услугу вашему превосходительству. Я возьму их 
на борт "Сент-Томаса", который должен прийти за мной с минуты на минуту. Вы 
напишете еще одно письмо его величеству о том, что препровождаете ему это живое 
свидетельство вашего усердия, а я доставлю ваше послание вместе с заключенными. 
Общую амнистию вы повремените объявлять, пока мой корабль не отвалит от 
пристани, и тогда это торжество ничем не будет омрачено. Оно будет совершенным, 
полным и весьма внушительным. 
      Дон Хайме был в восторге и, рассыпаясь в благодарностях перед гостем, 
дошел даже до такой крайности, что позволил себе назвать его кузеном. 
      Решение было принято как раз вовремя, ибо на следующее утро на заре 
жители Сантьяго были потревожены пушечным выстрелом и, пожелав узнать причину 
этой тревоги, увидели, что желтый испанский корабль, доставивший к берегам 
острова дона Педро, снова входит в бухту. 
      Дон Педро немедленно разыскал губернатора и, сообщив ему, что то был 
сигнал к отплытию, учтиво выразил сожаление, что его обязанности не позволяют 
ему злоупотреблять долее великодушным гостеприимством дона Хайме. 
      Пока негр-лакей укладывал его саквояж, дон Педро пошел попрощаться с 
доньей Эрнандой и еще раз заверил эту миниатюрную задумчивую женщину в том, что 
у нее нет оснований тревожиться за судьбу своего кузена Родриго, который в 
самом непродолжительном времени предстанет перед ней. 
      После этого дон Хайме в сопровождении адъютанта повез дона Педро в 
городскую тюрьму, где содержались пираты. 
      В полутемной камере, освещавшейся только маленьким незастекленным окошком 
с толстой решеткой под самым потолком, они лежали на голом каменном полу вместе 
с двумя-тремя десятками разного рода преступников. В этом тесном, грязном 
помещении стояло такое зловоние, что дон Педро отшатнулся, словно от удара в 
грудь, и дон Хайме громко расхохотался над его чувствительностью. Однако сам он 
вытащил из кармана носовой платок, благоухавший вербеной, и поднес его к носу, 
после чего время от времени повторял эту операцию снова и снова. 
      Волверстон и его пятеро товарищей, закованные в тяжелые цепи, образовали 
небольшую группу немного поодаль от остальных заключенных. Одни лежали, другие 
сидели на корточках у стены, где на пол было брошено немного гнилой соломы, 
заменявшей им постель. Грязные, нечесаные и небритые, так как все туалетные 
принадлежности были у них отобраны, они жались друг к другу, словно стремясь 
обрести в своем союзе силу и защиту против окружавших их жуликов и бандитов. 
Гиганта Волверстона по одежде можно было бы принять за купца. Дайк, в прошлом 
младший офицер королевского военноморского флота, имел вид почтенного 
добропорядочного горожанина. Остальные четверо были в бумажных рубашках и 
кожаных штанах -- обычной одежде всех флибустьеров -- и с цветными повязками на 
головах. 
      Никто из них не шелохнулся, когда скрипнула на чугунных петлях дверь и с 
полдюжины закованных в латы испанцев с пиками в руках -- почетный эскорт и 
охрана его превосходительства -- вошли и стали у порога. Когда же сия высокая 
персона в сопровождении адъютанта и благородного гостя самолично вступила в 
камеру и все остальные заключенные вскочили и в почтительном испуге выстроились 
по стенам, корсары равнодушно продолжали сидеть на своей соломе. Однако они не 
были вовсе безразличны к происходящему. Когда дон Педро небрежно шагнул вперед, 
лениво опираясь на увитую лентами трость и похлопывая по губам носовым платком, 
который он тоже почел не лишним извле