родолжал быть гостем губернатора 
Пуэрто-Рико, и каждый последующий день был похож на предыдущий, если не считать 
того, что дон Хайме день ото дня все сильнее проникался сознанием своего 
величия, вследствие чего становился все более невыносим. Однако дон Педро с 
завидной стойкостью терпел его общество, и порой ему словно бы даже нравилось 
разжигать чудовищное тщеславие губернатора. Так, на третьи сутки за ужином дон 
Педро предложил его превосходительству отметить оказанную ему высокую монаршью 
милость каким-либо событием, которое запечатлелось бы у всех в памяти и нашло 
бы свое место в анналах острова Пуэрто-Рико. 
      Дон Хайме жадно ухватился за это предложение. 
      -- Да, да. Это великолепная мысль. Что бы вы мне посоветовали 
предпринять? 
      Дон Педро, улыбаясь, запротестовал: 
      -- Как могу я давать советы дону Хайме де Вилламарга? Но, во всяком 
случае, это должно быть нечто такое, что было бы под стать столь значительному 
и торжественному событию. 
      -- Да, разумеется... Это верно. (Однако мозг этого тупицы был не способен 
родить какую-либо идею. ) Вопрос в том, что именно можно считать 
приличествующим случаю? 
      Фрей Алонсо предложил устроить большой бал в доме губернатора, и донья 
Эрнанда зааплодировала. Но дон Педро позволил себе не согласиться с ней: по его 
мнению, бал останется в памяти только у тех, кто будет на него -- приглашен. 
Надо придумать нечто такое, что произведет неизгладимое впечатление на всех 
жителей острова. 
      -- Почему бы вам не объявить амнистию? -- предложил он наконец. 
      -- Амнистию? -- Три пары удивленных глаз вопросительно уставились на него.
 
      -- Именно. Почему бы нет? Вот это был бы поистине королевский жест. А 
разве губернатор не является в какой-то мере королем -- вице-королем, 
наместником монарха, -- и разве народ не ждет от него поступков, достойных 
короля? В честь полученной вами высокой награды откройте ваши тюрьмы, дон Хайме,
 как делают это короли в день своей коронации! 
      Дон Хайме, ошеломленный величием этой идеи, не сразу вышел из столбняка. 
Наконец он стукнул по столу кулаком и заявил, что это блестящая мысль. Завтра 
он обнародует свое решение, отменит судебные приговоры и выпустит на волю всех 
преступников. 
      -- Кроме, -- добавил он, -- шестерых пиратов. Населению не понравится, 
если я их освобожу тоже. 
      -- Мне кажется, -- сказал дон Педро, -- что любое исключение сведет на 
нет значение всего акта. Исключений не должно быть. 
      -- Но эти преступники сами исключение. Разве вы не помните -- я рассказал 
вам, как захватил шестерых пиратов из тех, что имели наглость высадиться на 
Пуэрто-Рико? 
      Дон Педро нахмурился, припоминая. 
      -- Да, да! -- воскликнул он. -- Вы что-то рассказывали. 
      -- А говорил ли я вам, сэр, что один из этих пиратов не кто иной, как эта 
собака Волверстон. 
      -- Волверстон? -- повторил дон Педро. -- Вы схватили Волверстона? -- Не 
могло быть сомнений в том, что это сообщение глубоко его поразило, да и 
неудивительно: ведь Волверстон считался правой рукой капитана Блада. Испанцам 
он был так же хорошо известен, как сам капитан Блад, и ненавидели они его, 
пожалуй, не меньше. -- Вы схватили Волверстона? -- повторил дон Педро и в 
первый раз за все время поглядел на дона Хайме с явным уважением. -- Вы мне 
этого не говорили. Ну, в таком случае, друг мой, вы подрезали капитану Бладу 
крылья. Без Волверстона он уже наполовину не так страшен. Теперь недолго ждать, 
чтобы погиб и он, и своим избавлением от него Испания будет обязана вам. 
      Дон Хайме с притворным смирением развел руками. 
      -- Быть может, этим я хоть немного заслужу ту великую честь, которой 
удостоил меня король. 
      -- Хоть немного! -- повторил дон Педро. -- Будь его величество оповещен 
об этом, он, быть может, почел бы даже орден святого Якова Компостельского 
недостаточно почетным для вас. 
      Донья Эрнанда бросила на него быстрый взгляд, полагая, что он шутит. Но 
дон Педро, казалось, говорил вполне искренне и серьезно. И даже обычное его 
высокомерие сейчас не так бросалось в глаза. Помолчав, он добавил: 
      -- Да, разумеется, разумеется, этих преступников вы ни в коем случае не 
должны амнистировать. Это же не заурядные злодеи, это заклятые враги Испании. 
-- Внезапно, словно придя к какому-то решению, он спросил: -- Как вы намерены с 
ними поступить? 
      Дон Хайме задумчиво выпятил нижнюю губу. 
      -- Я еще до сих пор не решил, отправить ли мне их на виселицу или отдать 
Фрею Алонсо для предания огню как еретиков. По-моему, я уже говорил вам об этом.
 
      -- Да, конечно, но я не знал тогда, что один из них -- Волверстон. Это 
меняет дело. 
      -- Почему же? 
      -- Ну как же, судите сами! Подумайте хорошенько. По некотором размышлении 
вы сами поймете, что вам следует сделать. Это же совершенно ясно. 
      Дон Хайме начал размышлять, как ему было предложено. Потом пожал плечами. 

      -- Черт побери, сеньор, это может быть ясно для вас, но я, по правде 
гов