послание и развернул его. Документ и в самом деле был сильно 
подпорчен морской водой. Некоторые слова совсем расплылись. На месте титула 
губернатора ПуэртоРико и его фамилии было водянистое чернильное пятно, а еще 
несколько слов и вовсе смыло водой, однако основное содержание письма, целиком 
соответствовавшее сообщению дона Педро, явствовало из этого послания с полной 
очевидностью и было скреплено королевской подписью, которая нисколько не 
пострадала. 
      Когда дон Хайме оторвал наконец глаза от бумаги, дон Педро протянул ему 
кожаный футляр и нажал пружинку. Крышка отскочила, и глаза губернатора ослепил 
блеск рубинов, сверкавших, подобно раскаленным углям, на черном бархате футляра.
 
      -- Вот орден, -- сказал дон Педро. -- Крест святого Якова Компостельского 
-- самый высокий и почетный из всех орденов, и вы им награждаетесь. 
      Дон Хайме с опаской, словно святыню, взял в руки футляр и уставился на 
сверкающий крест. Монах, приблизившись к губернатору, бормотал слова 
поздравления. Любой орден был бы высокой и нежданной наградой для дона Хайме за 
его заслуги перед испанской короной. Но награждение его самым высоким, самым 
почетным из всех орденов превосходило всякое вероятие, и губернатор Пуэрто-Рико 
на какое-то мгновение был совершенно ошеломлен величием этого события. 
      Однако через несколько минут, когда в комнату вошла очаровательная 
молодая дама, изящная и хрупкая, к дону Хайме уже вернулись его обычное 
самодовольство и самоуверенность. 
      Увидав элегантного незнакомца, тотчас поднявшегося при ее появлении, дама 
в смущении и нерешительности замерла на пороге. Она обратилась к дону Хайме: 
      -- Извините. Я не знала, что вы заняты. 
      Дон Хайме язвительно рассмеялся и повернулся к монаху. 
      -- Вы слышите! Она не знала, что я занят. Я -- представитель короля на 
Пуэрто-Рико, губернатор этого острова по повелению его величества, а моя 
супруга не знает, что я могу быть занят, -- она полагает, что у меня много 
свободного времени! Это же просто невообразимо! Однако подойди сюда, Эрнанда, 
подойди сюда! -- В голосе его зазвучали хвастливые нотки. -- Взгляни, какой 
чести удостоил король своего ничтожного слугу. Быть может, хотя бы это поможет 
тебе понять то, что уже понял его величество, воздав мне должное, в то время 
как моя супруга оказалась не в состоянии этого сделать, -- король оценил по 
заслугам усердие, с коим несу я бремя моего поста. 
      Донья Эрнанда робко приблизилась, повинуясь его зову. 
      -- Что это, дон Хайме? 
      -- "Что это"! -- насмешливо передразнил дон Хайме свою супругу. -- Да 
всего-навсего вот что! -- Он раскрыл перед ней футляр. -- Его величество 
награждает меня крестом святого Якова Компостельского! 
      Донья Эрнанда чувствовала, что над ней смеются. Ее бледные, нежные щеки 
слегка порозовели. Но не радость, нет, породила этот румянец, и тоскующий 
взгляд больших темных глаз не заискрился от удовольствия при виде ордена. 
Скорее, подумалось дону Педро, донья Эрнанда покраснела от негодования и стыда 
за своего грубияна мужа, так презрительно и неучтиво обошедшегося с ней в 
присутствии незнакомца. 
      -- Я очень рада, дон Хайме, -- сказала она мягко. Голос ее прозвучал 
устало. -- Поздравляю вас. Я очень рада. 
      -- Ах, вот как! Вы рады? Фрей Алонсо, прошу вас отметить, что донья 
Эрнанда рада. -- В своих насмешках над женой дон Хайме даже не давал себе труда 
проявлять остроумие. -- Кстати, этот господин, доставивший сюда орден, какой-то 
твой родственник, Эрнанда. 
      Донья Эрнанда обернулась, снова взглянула на элегантного незнакомца -- 
взглянула как на чужого. Однако она как будто не решалась заявить, что не знает 
его. Отказаться признать посланца короля, принесшего весть о высокой награде, 
да еще в присутствии такого супруга, как дон Хайме, -- на это решиться нелегко. 
К тому же род их был очень многочислен, и могли ведь оказаться у нее и такие 
родственники, с которыми она не была знакома лично. 
      Незнакомец низко поклонился; локоны парика почти закрыли его лицо. 
      -- Вы едва ли помните меня, донья Эрнанда. Тем не менее, я ваш кузен, и 
вы, без сомнения, слышали обо мне от другого вашего кузена -- Родриго. Я -- 
Педро де Кейрос. 
      -- Вы Педро? Вот как... -- Она вгляделась в него более пристально и 
принужденно рассмеялась. -- Я помню Педро. Мы играли вместе, когда были детьми, 
Педро и я. 
      В ее голосе прозвучал оттенок недоверия. Но Педро невозмутимо произнес, 
глядя ей в глаза: 
      -- Вероятно, это было в Сантарене? 
      -- Да, в Сантарене. -- Его уверенность, казалось, поколебала ее. -- Но вы 
тогда были толстый, маленький крепыш с золотистыми кудрями. 
      Дон Педро рассмеялся: 
      -- Я немного отощал, пока рос, и мне пришелся по вкусу черный парик. 
      -- Вероятно, от этого глаза у вас неожиданно стали синими. Я что-то не 
помню, чтобы у вас были синие глаза... 
      -- О боже праведный, ну не дурочка ли! -- не выдержал ее супруг. -- Вы же 
никогда ничего не помните! 
      Она повернулась к нему, губы ее задрожали, но глаза твердо встретили его 
насмешливый взгляд. Резкое слово вот-вот готово было слететь с ее губ, но она 
сдержалась и промолвила очень тихо: 
      -- О нет. Есть вещи, которых женщины не забывают. 
      -- Что касается памяти, -- с холодным достоинством произнес дон Педро, 
обращаясь к губернатору, -- то я, со своей стороны, тоже что-то не припомню, 
чтобы в нашем роду встречались дурочки. 
      -- Значит, черт побери, вам нужно было попасть в Пуэрто-Рико, чтобы 
сделать это открытие, -- хрипло расхохотавши