пропала охота вмешиваться в дела Виргинии. Она знала мою тайну, и поэтому любой 
мой совет будет ею отвергнут. Я решил держаться в стороне, пока не наступит 
решительный момент.
В течение нескольких дней наши отношения были весьма прохладными, что очень 
удивило мать, но она ни о чем не спрашивала. Мне показалось, что мать стала 
относиться ко мне не так сердечно, как прежде. Она рассердилась на меня за 
дуэль с Ринггольдом. Узнав о ней, она очень огорчилась и, когда я вернулся 
домой, упрекала меня за это, считая, что я один виноват в этой истории. Почему 
я так грубо поступил с Аренсом Ринггольдом? Из-за какой-то чепухи! Из-за 
негодницы индианки! Почему я так близко принял к сердцу все, что говорилось об 
этой девушке? Ведь то, что сказал о ней Ринггольд, может быть и правдой. Мне 
следовало вести себя более благоразумно.
Очевидно, мать что-то слышала краем уха обо всем этом деле, но не знала, кто 
была красавица-индианка. Ей не приходилось раньше слышать имя Маюми. Поэтому я 
довольно спокойно выслушал ее язвительные замечания. Раздраженный упреками 
матери, я несколько раз собирался рассказать ей о причинах дуэли, но пока 
воздерживался. Она все равно бы мне не поверила.
Я узнал, что в положении Ринггольда за последнее время произошли большие 
перемены. Отец его умер в ту самую минуту, когда в приступе ярости наказывал 
одного из рабов. У старика произошло кровоизлияние, и он упал на месте, как 
будто над ним свершился божий суд. Аренс был теперь единственным наследником 
большого состояния, неправедно нажитого: это была плантация с тремястами рабов. 
Тем не менее говорили, что теперь он стал еще скупее. Как и старый Ринггольд, 
он поставил себе целью быть властителем всех и всего в окрестности, стать 
крупным магнатом.
Некоторое время он притворялся больным и ходил с перевязанной рукой, гордясь 
тем, что дрался на дуэли. Так, по крайней мере, рассказывали люди. Однако те, 
кто знал, как окончилось дело, считали, что у него нет особых оснований 
хвастаться этой дуэлью.
Моя стычка с ним, по-видимому, не изменила его отношения к нашей семье. Мне 
говорили, что он часто бывал у нас и его даже считали женихом Виргинии. С того 
времени, как возросли его богатство и влияние, моя тщеславная мать стала 
относиться к нему еще благосклоннее. Я наблюдал за всем этим с глубоким 
сожалением.
Вообще в нашей семье чувствовалась какая-то перемена. В отношениях между нами 
постепенно исчезали прежняя искренность и теплота. Мне очень не хватало моего 
доброго, благородного отца. Мать держалась со мной надменно и холодно, как 
будто считала, что я непослушный и непочтительный сын. Дядя, ее брат, во всем 
следовал ее примеру, и даже любимая сестра иногда казалась мне чужой.
Я чувствовал себя неловко в собственной семье и старался как можно меньше 
бывать дома. Большую часть дня я проводил с Галлахером, который, конечно, 
гостил у меня, пока мы находились в Суони. У нас было довольно много дел в 
связи с нашей командировкой, а в свободное время мы развлекались охотой на 
оленей и лисиц. Правда, охота не доставляла мне теперь такого удовольствия, как 
прежде, да и Галлахер уже, видимо, не так увлекался ею.
Наши служебные обязанности обычно заканчивались к полудню. Нам было поручено не 
столько набрать добровольцев, сколько наладить занятия с записавшимися и 
«подготовить их к службе». Отряд добровольцев уже сформировался. Они выбрали 
себе офицеров из тех лиц, которые раньше служили в армии. На нашей обязанности 
было обучать их и следить за порядком в отряде.
Маленькая церковь в центре поселка была превращена в штаб. Там и происходило 
обучение.
Большинство добровольцев принадлежали к беднейшей части населения – мелким 
плантаторам и скваттерам, которые жили на окраинах болот и едва сводили концы с 
концами, существуя на скромный заработок, добываемый ими с помощью топоров и 
винтовок. Среди них был и старый Хикмэн. Я удивился, узнав, что в отряд 
записались такие «достойные личности», как Спенс и Уильямс. Последних двух я 
решил взять под особое наблюдение, но держаться от них подальше.
Многие из рядовых принадлежали к аристократическим кругам. Угроза войны нависла 
над всеми и объединила всех. Офицерами были обычно богатые и влиятельные 
плантаторы. Впрочем, в результате столь демократических выборов среди офицеров 
оказались и такие, которые были слабо подготовлены к тому, чтобы носить эполеты.
 Некоторые из этих джентльменов были в более высоких чинах, чем я и Галлахер. 
Полковников и майоров оказалось почти столько же, сколько и простых солдат. Но 
все они были обязаны подчиняться нам. В военное время часто случается, что 
лейтенант регулярной армии или даже младший офицер оказывается начальником 
полковника народного ополчения. Среди них встречались очень своеобразные люди, 
которые раньше «тянули лямку» в Уэст-Пойнте или имели за плечами месяцы военной 
службы под начальством «старого Хикори». Они считали себя специалистами в 
военном искусстве. И с ними было не так-то легко иметь дело. По временам 
Галлахеру приходилось призывать на помощь всю свою волю, чтобы доказать, что 
командует в Суони именно он. Репутация моего друга – отчаянного рубаки и 
дуэлиста – так же утверждала его авторитет, как и поручение, которое он привез 
с собой из главного штаба.
А в остальном мы жили с нашими добровольцами довольно мирно. Большинство из них 
стремились изучить военное дело и охотно подчинялись нашим указаниям. В 
шампанском, виски и сигарах недостатка не было, многие окрестные плантаторы 
оказались очень гостеприимными хозяевами. И если бы мы с Галлахером были 
склонны к развлечениям и выпивке, то, пожалуй, нигде бы не нашли лучших условий.
 Но мы не слишком поддавались таким соблазнам и благодаря этому пользовались