Взглянув на запад, я увидел, что солнце зашло за вершины деревьев. Сумерки в 
это время года продолжаются недолго, и в небе уже показался молодой месяц. 
Хадж-Ева могла появиться с минуты ни минуту. Мне не очень хотелось, чтобы 
Галлахер присутствовал при нашем свидании, и я попросил оставить меня одного.
Мой товарищ был несколько удивлен и смущен подобной просьбой. Но он был слишком 
хорошо воспитан, чтобы возражать.
– Право, Джордж, мальчик мой, с тобой происходит что-то неладное, – заявил он, 
собираясь уходить. – И все это из-за какой-то ерундовской дуэли? Разве ты 
недоволен ее исходом? Или ты очень огорчен, что не ухлопал его? Клянусь небом, 
у тебя такой меланхоличный и подавленный вид, как будто это он укокошил тебя.
– Оставь меня ненадолго одного, дорогой мой. Когда я вернусь, я расскажу тебе о 
причинах моей меланхолии и объясню, почему сейчас вынужден лишиться твоего 
приятного общества.
– Ну, об этом-то я догадываюсь, – сказал он, многозначительно улыбаясь. – Там, 
где мужчины обмениваются выстрелами, всегда замешана юбка. Ну ладно, мой 
мальчик! Можешь не сообщать мне своей тайны, у меня слишком болтливый язык. 
Надеюсь, что ты проведешь время веселее с той, кого ждешь, чем со мной. Но 
смотри не попади в какую-нибудь неприятную историю, а это, клянусь душой, 
вполне возможно – после того, что я узнал от тебя. Возьми-ка этот свисток, ты 
ведь знаешь, что я любитель собак.
Он вынул из петлицы и протянул мне серебряный свисток.
– Если произойдет какое-нибудь затруднение или неприятность, то стоит тебе 
только свистнуть, и Чарльз Галлахер очутится рядом с тобой скорее, чем ты 
успеешь повернуться. Да поможет тебе Амур! А я пока пойду убивать время за 
стаканом пунша.
Сказав это, мой задушевный друг предоставил меня моей собственной судьбе.
Не успел он скрыться из виду, как я совершенно забыл о нем и даже о кровавой 
схватке, в которой только что участвовал. Маюми и ее измена – вот что всецело 
занимало мои мысли.
Сначала мне и в голову не приходило сомневаться в истине того, что я слышал. 
Как я мог сомневаться, располагая такими доказательствами – свидетельством тех, 
кто знал об этом скандальном происшествии, свидетельством главного действующего 
лица, чья молчаливая улыбка говорила больше, чем любые слова, улыбка, таившая в 
себе наглое торжество!.. Почему я позволил уйти ему безнаказанно, почему я тут 
же не вызвал его на дуэль? Впрочем, еще не поздно. Я заставлю его высказаться 
откровенно, начистоту. Да или нет? Если да, то последует вторая дуэль, еще 
более ожесточенная, чем первая, – дуэль не на жизнь, а на смерть!
Я не сомневался более в жестокой истине. Я целиком отдавал себя во власть этой 
страшной пытки. Я долго терзался, но мало-помалу в моей душе вновь затеплилась 
надежда. Я вспомнил слова Хадж-Евы, сказанные прошлой ночью. Неужели в этот 
момент она смеялась надо мной? Но ведь она находилась в полном сознании, это не 
было игрой ее болезненной фантазии, воспоминанием о минувшем, давно забытом 
эпизоде. Нет-нет, ее рассказ не был выдумкой, ее мысли не были бредом, ее слова 
не были насмешкой.
Как утешительно было надеяться на это! Но, с другой стороны, сейчас же на смену 
этим успокоительным мыслям являлись другие, отгоняли их, затемняли, как облака 
затемняют солнце. Я вспоминал легкомысленные фразы, сказанные многозначительный 
тоном: «Он добился успеха!», «Она его возлюбленная!», «Несомненно!». Эти слова 
были для меня хуже смерти.
Я жаждал ясности, правды и ясности – ничто так не мучает, как неизвестность. Я 
стремился узнать правду с безрассудной прямолинейностью и опрометчивостью – 
только бы выяснить все, что случилось с Маюми, и убедиться, что прошлое ее было 
позором, а будущее – хаосом беспредельного отчаяния.
Я стремился узнать правду и с нетерпением ждал прихода Хадж-Евы. Я не знал, 
чего хотела от меня эта безумная женщина. Я полагал, что дело идет о пленнике. 
Начиная с полудня я совсем не думал о нем.
Сумасшедшая королева бывала везде, знала всех. Она должна знать и понимать все, 
что произошло. Она тоже когда-то испытала, что такое измена. Я направился к 
тому месту, где мы встретились с ней прошлой ночью. Между пальмами шла тропинка 
– это была кратчайшая дорога к тенистому берегу озера. Я спустился по откосу и 
вышел к развесистому дубу. Хадж-Ева уже была там. Яркие лучи луны, пробиваясь 
сквозь листву, освещали ее величественную фигуру. А змеи, обвившиеся вокруг ее 
шеи и пояса, сверкали своей металлической чешуей, как драгоценные каменья.
– А, маленький мико, ты пришел? Мой храбрый мико! Где же были твои глаза и твоя 
рука? Почему ты не убил этого негодяя?
За оленем в час ночной Шел с винтовкой зверобой.
Был он трус, а не герой!
Вдруг из чащи вышел волк, Злой, худой, голодный волк, Скалит зубы страшный 
волк!
Задрожал наш зверолов, Ну а волк без лишних слов Прыг в кусты – и был таков!
И теперь он жив-здоров!
– Ха-ха-ха! Разве это не так, мой храбрый мико?
– Нет, Ева, не страх помешал мне. А кроме того, ведь волку не удалось убежать 
невредимым.
– Ах, ты ранил его в лапу! Но он залижет свою рану и будет опять так же крепок, 
как и раньше. Нехорошо! Тебе нужно было убить его, иначе, мой милый мико, он 
натравит на тебя целую стаю волков!
– Ну что ж поделаешь! Значит, мне не везет!
– Нет, молодой мико, ты должен быть счастлив, ты будешь счастлив, друг 
семинолов! Подожди, и ты увидишь…