сложного танца.
Среди этого сверкающего великолепия лежало маленькое озеро, тоже блиставшее, 
как зеркало, в резной прямоугольной оправе.
Воздух был напоен сладчайшими благоуханиями. Ночь была довольно свежая, но не 
холодная. Многие цветы не закрыли свои венчики – не все они были помолвлены с 
солнцем, некоторые из них дарили свои ароматы луне. Кругом цвели сассафрас и 
лавры, и их запах, смешиваясь с запахом аниса и апельсина, наполнял воздух 
восхитительным ароматом.
Всюду царила тишина, но это не было безмолвие. Южные леса ночью никогда не 
бывают безмолвны. Древесные лягушки и цикады начинают свой пронзительный 
концерт вскоре после захода солнца, а прославленный певец американских лесов – 
пересмешник лучше всего поет при лунном свете. Один из них сидел на высоком 
дереве у края озера и как будто старался развеять мою грусть самыми 
разнообразными мелодиями.
Я слышал и другие звуки: гул солдатских голосов из форта, сливавшийся с 
отдаленным шумом в индейском лагере. Иногда кто-то громко нарушал монотонную 
тишину бранью, восклицанием или смехом.
Не знаю, сколько времени прождал я возвращения индейцев – час, два или больше. 
Я определял время по движению луны. Индейцы сказали, что Холата либо покинет 
лагерь раньше, чем зайдет сияющий диск луны, либо останется. Часа через два все 
выяснится, и я буду свободен. Мне пришлось весь день пробыть на ногах, и я 
устал до полусмерти. Среди обломков скалы у самого озера я отыскал камень 
поудобнее и опустился на него.
Я устремил взгляд на озеро. Половина его лежала в тени, на другую падали 
серебряные лунные лучи и, пронизывая прозрачную воду, освещали ее так, что 
видны были белые раковины и светлая галька на дне. Вдоль линии, где встречались 
свет и тьма, вырисовывались силуэты благородных пальм. Их высокие стволы и 
пышные кроны, казалось, уходили далеко вниз, к самым глубинам земли, как будто 
они принадлежали к другому, более блистательному небосводу, лежащему у моих ног.
 Пальмы, отраженные в воде, росли на холмистом гребне, который простирался 
вдоль западного берега озера и заслонял лунный свет.
Некоторое время я сидел, глядя на это подобие небосвода, и глаза мои машинально 
следили за огромными веерообразными верхушками пальм. Вдруг я вздрогнул, 
заметив на поверхности воды чье-то отражение. Этот образ, или, скорее, тень, 
внезапно появился среди стволов пальм. Это была, очевидно, человеческая фигура, 
хотя и увеличенная в размерах… да, без сомнения, человеческая, но не мужская.
Маленькая, ничем не покрытая голова, изящная покатость плеч, мягкие, округлые 
очертания стана и длинная широкая одежда, складками ниспадавшая на землю, – все 
это убедило меня, что передо мной женщина. Когда я впервые заметил ее, она шла 
между рядами пальм. Вскоре она остановилась и несколько секунд стояла 
неподвижно. Тогда-то я и заметил, что это женщина. Моим первым побуждением было 
повернуться и взглянуть на ту, чье отражение было так привлекательно. Я 
находился на западной стороне озера, и холмы простирались позади меня, так что 
я не мог видеть ни их вершин, ни пальм. Даже поднявшись с места, я все равно 
ничего не мог заметить, потому что огромный дуб, под которым я сидел, заслонял 
мне весь вид. Я быстро сделал несколько шагов в сторону и увидел вершины холмов 
и пальмы. Но женщина скрылась. Я пристально оглядывал холмы, но там никого не 
было. Я видел только веерообразные кроны пальм. Затем я снова вернулся на свое 
место и стал глядеть на воду. Пальмы так же отражались в воде, но отражение 
женщины исчезло.
В этом не было ничего удивительного. Я решил, что это не галлюцинация. Просто 
кто-то был на холме – очевидно, женщина
– и сошел вниз, под тень деревьев. Это было естественное объяснение, и я им 
удовлетворился.
В то же время безмолвный призрак не мог не возбудить во мне любопытства, и 
вместо того чтобы сидеть, отдаваясь мечтательным размышлениям, я встал, 
озираясь кругом и напряженно прислушиваясь.
Кто могла быть эта женщина? Конечно, индианка. Белая женщина не могла очутиться 
в таком месте в такое время. Да и по одежде это, несомненно, была индианка. Что 
же делала она здесь одна, в этом уединенном месте?
На этот вопрос нелегко было ответить. Впрочем, тут не было ничего странного. У 
детей лесов время движется по-иному, не так, как у нас. Ночь, так же как и день,
 может быть заполнена делами и развлечениями. Ночная прогулка индианки могла 
иметь свою цель. Может быть, она просто вздумала выкупаться… А может быть, это 
влюбленная девушка, которая под сенью уединенной рощи назначила свидание своему 
возлюбленному…
Внезапно боль пронзила мое сердце, как отравленная стрела: «А вдруг это Маюми?»
Трудно передать словами, как неприятно подействовала на меня эта мысль. Уже 
весь день я находился под впечатлением тяжелого подозрения, возникшего у меня 
после нескольких слов, брошенных в моем присутствии одним молодым офицером. Они 
относились к красивой девушке-индианке, по-видимому хорошо известной в форте. В 
тоне молодого человека я уловил хвастливость и торжество. Я внимательно слушал 
каждое слово и наблюдал не только за выражением лица говорившего, но и его 
слушателей. Я должен был решить, к какой из двух категорий – хвастунов или 
победителей – я должен его отнести. Судя по собственным словам офицера, его 
тщеславию был нанесен удар, а его слушатели, или, во всяком случае, большинство 
из них, допускали, что он достиг полного счастья.
Имени девушки названо не было. Не было никаких явных намеков, но слов 
«индианка» и «красавица» уже было достаточно, чтобы сердце мое тревожно 
забилось. Конечно, я мог бы легко успокоить себя, задав офицеру простой вопрос.