дельцов Нью-Йорка. У меня по-прежнему не лежало к нему сердце, но симпатии 
матери были явно на его стороне.
Как относилась к нему Виргиния, я не знаю. Сестра стала взрослой девушкой, 
настоящей светской красавицей, и в совершенстве научилась владеть собой и 
скрывать свои чувства – один из отличительных признаков хороших манер в наши 
дни. Иногда она бывала очень веселой, хотя ее оживление казалось мне несколько 
искусственным и внезапно исчезало. Временами она становилась задумчивой, даже 
холодной и надменной. Я опасался, что, став такой обаятельной внешне, она 
утратила то, что казалось мне самым ценным в человеке, – доброе и отзывчивое 
сердце. Впрочем, может быть, я был неправ.
Мне хотелось расспросить ее о многом, но наша детская доверчивость пропала, а 
деликатность не позволяла мне грубо вторгаться в ее сердечные дела. О прошлом – 
то есть об этих вольных прогулках по лесам, о катанье на озере, о встречах на 
островке под тенью пальм – мы никогда не говорили.
Я часто спрашивал себя: вспоминает ли сестра о прошлом и чувствует ли она то же,
 что и я? В этом я никогда не был вполне убежден. И хотя мне была свойственна 
наряду с недоверчивостью некоторая проницательность, я все-таки оказался 
невнимательным стражем и беспечным опекуном.
Конечно, мои предположения были справедливыми, иначе почему бы ей молчать о том,
 чем мы оба так наслаждались? Может быть, ей сковало уста запоздавшее чувство 
вины перед родителями? Или, кружась в вихре светских удовольствий, она с 
презрением вспоминала скромных друзей своих детских лет?
Я часто думал: жила ли в ее сердце любовь? И если да, то продолжала ли она жить 
до сих пор? Вот чего я никогда не мог окончательно понять. Время для взаимных 
признаний безвозвратно ушло.
«Маловероятно, – рассуждал я, – чтобы чувство нежности к юному индейцу, если 
оно и было вообще, сохранилось. Оно уже забылось, изгладилось из ее сердца и, 
может быть, из памяти. Маловероятно, чтобы оно сохранилось в ней теперь, когда 
ее окружают новые друзья – эти напыщенные и надушенные кавалеры, которые 
ежечасно ей льстят. Она должна забыть скорее, чем я. А разве я не забыл?»
Нас было четверо, и странно, что я знал только о своей любви. Я не замечал, 
смотрел ли молодой индеец восторженным взглядом на мою сестру и отвечала ли она 
ему тем же. Я только предполагал, подозревал это, догадывался. И, что еще 
удивительнее, я никогда не знал, какое чувство таилось в том сердце, которое 
интересовало меня больше всех. Правда, в мечтах я представлял себе, что я любим.
 Доверяясь мимолетным взглядам и жестам, незначительным поступкам, а не словам, 
я таил в груди сладостную надежду… Но в то же время меня часто одолевали 
сомнения. В конце концов, Маюми, может быть, вовсе и не любила меня!
Эти горькие мысли заставляли меня немало страдать. Но, как ни странно, именно 
они чаще всего будили во мне воспоминания о Маюми, и моя любовь вновь 
вспыхивала с прежней силой.
Уязвленное самолюбие! Оно так же могущественно, как сама любовь. И ранит так же 
сильно, как муки любви. Сияние свечей в канделябрах становилось тусклым, 
хорошенькие лица, мелькавшие передо мною в вихре бала, бледнели… Мои мысли 
снова уносились в Страну Цветов, к озеру, на остров, к Маюми!
* * *
Прошло пять лет, и срок моего обучения в училище Уэст-Пойнт закончился. Я с 
честью выдержал последние трудные экзамены и получил высокие отметки и диплом с 
отличием. Это позволило мне выбрать род оружия для дальнейшей службы. Я всегда 
отдавал предпочтение винтовке, хотя имел возможность выбирать между пехотой, 
артиллерией, кавалерией и инженерными войсками. Итак, я выбрал пехоту и был 
зачислен в стрелковый полк. В газетах было опубликовано, что мне присвоено 
звание лейтенанта. Вскоре я получил отпуск, чтобы навестить родных.
Сестра тоже окончила курс в женской школе с отличием. Мы поехали домой вместе.
Отец уже не встретил нас, только овдовевшая мать со слезами приветствовала наш 
приезд.



Глава XVIII. СЕМИНОЛЫ

Когда я вернулся во Флориду, над моей родиной нависли грозовые тучи. Моим 
первым военным испытанием оказалась защита родного крова. Я уже отчасти был 
подготовлен к этому. В стенах военного училища война – самая интересная тема, и 
мы во всех подробностях обсуждали возможности и перспективы будущей войны.

В течение десяти лет Соединенные Штаты жили в мире со всеми остальными странами.
 Железная рука «старика Хикори"
note 15
внушала ужас индейцам на границах. Уже более десяти лет, как они перестали 
мстить, и все было тихо и спокойно. Но в конце концов мирное status quo
note 16
пришло к концу.

Индейцы еще раз поднялись для защиты своих прав, и притом там, где этого не 
ожидали, – не на далекой границе Запада, а в самом центре Страны Цветов. Да, 
Флориде отныне суждено было стать театром военных действий, сценой, на которой 
разыгралась новая военная драма.
Надо сказать несколько слов о прошлом Флориды, ибо эта повесть основана на 
подлинных исторических фактах.