и они настоящие люди. Они уже доказали это. Мать и сестра разделят его судьбу, 
но Каталина… Мысль о Каталине оборвала все его сомнения, больше он уже не думал.

– Великодушные воины! – заговорил он. – Всем сердцем я чувствую, как велика 
честь, которую вы оказали мне. Я хотел бы высказать, как глубоко я вам 
благодарен, но у меня нет таких слов. Поэтому я отвечу вам коротко и откровенно.
 Да, правда, в своем краю я не в чести, я бедняк из бедняков, но есть узы, 
связывающие меня с родными местами, – это сердечные узы, и они вынуждают меня 
вернуться. Я все сказал, воины вако!
– Довольно! – произнес старый воин. – Довольно, храбрый чужестранец! Мы не 
станем допытываться, почему ты так решил. Если ты и не будешь нашим вождем, ты 
останешься нашим другом. У нас есть еще одна возможность хоть немного 
отблагодарить тебя. Ты пострадал от наших врагов, лишился того, что тебе 
принадлежало, но мы нашли твоих мулов, и они опять твои. И еще просим тебя: наш 
кров и наше угощенье просты, но останься у нас на несколько дней, будь нашим 
гостем. Согласен?
– Останься! – эхом повторили воины.
И Карлос тотчас принял приглашение.
Неделю спустя около пятидесяти вьючных мулов, нагруженных бизоньими шкурами и 
вяленым мясом, с трудом поднялись по восточному склону Льяно Эстакадо и 
направились по этому пустынному плоскогорью на северо-запад. Погонщик, сидящий 
на одном из мулов, был метис. Быки, погоняемые краснокожими пеонами, тащили 
вслед за мулами три повозки; колеса так отчаянно скрипели, что пугали даже 
койотов, которые крались следом, прячась в зарослях акации. Впереди гарцевал 
всадник на великолепном вороном коне; то и дело он оборачивался и с 
удовлетворением смотрел назад, на отличный табун мулов. Это был Карлос.
Вако и впрямь оказались щедрым народом. Десятками мулов и их тяжелой поклажей 
одарило племя того, кто отомстил за убитого вождя. Но это еще не все. На груди 
охотника, в кармане куртки, лежал мешочек с редким сокровищем – тоже дар вако, 
и они обещали своему гостю, что не в последний раз вручают ему такой подарок. 
Что же было в этом мешочке? Монеты, деньги, драгоценные камни? Нет, всего лишь 
песок, но песок желтый, сверкающий. То было золото!



Глава XVIII

На другой день после праздника в крепости был дан небольшой обед. Были званы 
лишь несколько холостых приятелей коменданта – местные острословы, в том числе 
и щеголь Эчевариа. Среди гостей были и священник и отцы миссионеры: оба они все 
свое внимание отдали пиршественному столу – любой брат францисканец поступил бы 
также на их месте.
Компания отведала уже немало изделий мексиканской кухни: говядину, жаркое, 
перец во всех видах, и обед был в той стадии, когда мундиры сняты и вино льется 
рекой
– и канарио, и херес, и педро дексименес, и мадера, и бордо; для тех, кто любил 
напитки покрепче, тут были фляжки золотистого каталонского и мараскино. Что и 
говорить, неплохим винным погребом обладал комендант. Он был здесь не только 
военным комендантом, но и, как мы уже сказали, сборщиком пошлины – иными 
словами, исполнял обязанности таможни и, понятно, то и дело получал небольшие 
подношения в виде корзины шампанского или дюжины бордо.
Гости уже порядком выпили. Священник, несмотря на свой сан, стал таким же 
человеком, как все; отцы иезуиты забыли про власяницы и четки, и старший из них,
 отец Хоакин, развлекал гостей пикантными приключениями, героем которых он был, 
прежде чем стал монахом. Эчевариа рассказывал анекдоты о Париже, о гризетках и 
о своих многочисленных похождениях.
Испанские офицеры в качестве хозяев были, разумеется, не так болтливы, хотя 
комендант, тщеславный, словно мальчишка-лейтенант, впервые надевший эполеты, не 
мог воздержаться и снова и снова вспоминал о своих несчетных победах над 
красавицами Севильи. Он долго стоял с полком в этом городе апельсиновых рощ и 
не уставал восхищаться жемчужиной Андалусии.
Робладо отдавал предпочтение красоткам Гаваны и распространялся о той пышной и 
грубой красоте, какою отличаются квартеронки. Гарсия сообщил о своем 
пристрастии к маленьким ножкам жительниц Гвадалахары, но не старого испанского 
города Гвадалахары, а богатой провинции в Мексике, носящей то же имя. Он со 
своей частью квартировал прежде именно там.
Так говорили они, грубо и непристойно, о том, что требует величайшей 
деликатности, – о женщинах. Присутствие трех служителей церкви не сдерживало их.
 Напротив, оба отца иезуита и священник хвастались своими любовными связями так 
же непристойно и бесстыдно, как другие, ибо все трое были ничуть не безгрешнее 
остальной компании, собравшейся за столом. В обычной обстановке они еще 
проявили бы некоторую сдержанность, но здесь, после нескольких бокалов вина, 
она исчезла бесследно; они ничуть не стеснялись в этой компании, и никто из 
присутствующих, со своей стороны, нимало не благоговел перед ними. Вся их 
показная святость и смирение предназначались лишь для наивных крестьян и 
простодушных пеонов. А за столом то один, то другой из святых отцов изредка 
принимал благочестивый вид, но только шутки ради, чтобы придать остроту и 
пикантность рассказу о каком-либо похождении. Общий разговор становился все 
беспорядочнее, и вдруг кто-то назвал имя, заставившее всех умолкнуть. То было 
имя Карлоса, охотника на бизонов.