нем, Аукаропора, 
звали и одного из твоих предков, младшего сыны Атауальпы, который родился на 
чужбине и поэтому был недосягаем для головорезов Писарро. Наше великое и 
могучее государство было разрушено огнем и мечом в результате хитрости, обмана 
и предательства испанцев Пусть эти негодяи думают, что все инки исчезли с лица 
земли. А ты есть, ты — наш свет и надежда, последний из Сыновей Солнца. И 
значит, наступит время, когда мы заставим испанцев за все заплатить нам, а 
после того, как отомстим, заново возродим наше государство.

Юный Аукаропора слушал старика, лежа на траве — руки под головой — и глядя в 
высокое небо. По выражению его лица можно было понять, что мыслями он сейчас и 
здесь, и одновременно где-то очень далеко. Наконец, когда Ансиано закончил свою 
небольшую, но пламенную речь, юноша приподнялся на локтях и сказал:

— Ты уже много раз говорил мне о моем предназначении, и все равно я не могу в 
это поверить. Я верю тебе во всем, кроме этого.

— Как? Ты не веришь, что ты Инка, Сын Солнца? — Старик был поражен до глубины 
души.

— Нет, все не так, как ты думаешь, или, постой… может быть, я не совсем точно 
выразился. — Юноша волновался. — Сейчас я тебе все объясню. Нет, я не могу 
сказать, что твои слова вызывают у меня чувство недоверия, потому что ты всегда 
приводишь в их подтверждение убедительные доказательства, но всякий раз, когда 
я слышу все эти разговоры о былом величии государства инков и моем собственном 
предназначении, я ощущаю в своей душе что-то необъяснимое, какой-то протест, 
сопротивление: понимаешь, я не хочу считать себя не таким, как все остальные 
люди, выше их и вести себя в соответствии с этим якобы присущим мне 
превосходством над ними.

Старик встал с корточек, принял величественную позу и ответил юноше подчеркнуто 
торжественным тоном:

— Ты должен в это поверить, ибо будет величайшей несправедливостью, если 
останутся безнаказанными злодеяния испанцев и не отомщенными души невинно 
погибших. Ты должен возродить государство своих предков, и я не просто говорю 
это, я клянусь, что сделаю все возможное, чтобы так оно и было. Никто не 
догадывается о том, кто ты такой на самом деле, пока мы держим это в тайне. 
Когда же мы вдвоем и никто нас не слышит, будем говорить на языке наших предков,
 а в присутствии посторонних будем пользоваться масками: я — бедный индеец, а 
ты — мой внук. Но, думаю, уже недалек тот час, когда мы навсегда сбросим эти 
маски за полной их ненадобностью.

— Однако я одного все не пойму никак, Ансиано, зачем мне-то все это? Я был 
счастлив, живя в Испании как скромный и незаметный человек, я любовался ее 
городами, меня очаровали ее обычаи, а какие чудесные там живут люди, какую 
необыкновенную музыку они сочиняют и исполняют! Эти мелодии похожи на перестук 
сердец, и каждое сердце страстно ищет в музыке, танце любви и счастья… Я обожаю 
все в этой стране. Но ты вырвал меня из той жизни, привез сюда. Сначала я думал,
 что в этом действительно есть какой-то великий смысл. Но когда увидел эти 
города, пампу и ее жителей, понял, что нашим надеждам не суждено когда-либо 
исполниться.

— Не суждено? Почему?

— Потому что наши враги могущественны и очень хитры, а у нас нет такого 
средства, которое помогло бы нам лишить их этих преимуществ.

— Могущественны и хитры! Вся сила их власти заключена в том, что они постоянно 
совершают подлости в отношении друг друга и рвут себе подобных на части, а их 
хитрость не имеет ничего общего с изобретательностью ума человеческого, это 
просто примитивное и наглое вероломство, которое они используют для унижения 
других людей. Оглянись вокруг, присмотрись повнимательнее, к тому, что здесь 
творится. Тебе не кажется, что граждане этой страны доведены до крайности и 
вот-вот здесь грядут какие-то решительные перемены в жизни? Нам осталось ждать 
совсем недолго, и ты это знаешь, о, господин.

— Но где же я возьму солдат?

— Все индейцы пойдут за тобой! А они еще не разучились сражаться.

— Но они живут в нищете. Где я возьму столько денег, чтобы одеть, обуть, 
вооружить эту армию?

— Ты богат, богат, как никто другой на свете!

— Я? Богат? — переспросил юноша недоверчиво.

— Да, баснословно богат, — ответил старик. Тут он сделал многозначительную 
паузу, набрав в легкие воздуха, положил одну ладонь на свою сумку из шкуры пумы,
 а другую простер ниц и изрек тоном герольда при королевской особе: — Здесь, в 
этой земле, хранится оружие Инки, законным и единственным наследником которого 
ты являешься. После смерти твоего отца я остался единственным человеком, 
которому было известно это место, и вот сейчас настал момент, когда мы вскроем 
тайник. Итак, о господин мой, мы извлекаем оружие Инки на свет Божий!

Он разгреб землю и вытащил то, что много лет хранила в себе яма. Это были два 
кожаных колчана со стрелами, два длинных копья и два лука, один из них был 
сделан из почти прозрачного рога явно нездешней работы, с первого взгляда на 
него было заметно, что делал его большой мастер и великолепный художник. И 
наконец последнее, что извлек старик из ямы, была покрытая черным лаком булава, 
казавшаяся сделанной из полированного железа. Каждый из них взял себе по копью, 
по колчану и по луку Юному Инке старик передал лук из рога, а также булаву, 
которую приладил к его поясу с левой стороны, где обычно носят саблю или шпагу. 
То, как осторожно д